— Скажи, Василий, кто такой Пушкин? — спрашивает меня жена за обедом.
— А это, милочка, один такой древнерусский писатель. Пятьсот лет тому назад его расстреляли.
— А кто такой Болдырев?
— Это, милочка, тоже один великий писатель. Автор пьесы «Впотьмах» и многих стихотворений. Двести лет назад его расстреляли.
— И все-то ты знаешь, Василий, — говорит жена и вздыхает.
Я стреляю из пушки, я стреляю из арбалета, я стреляю из катапульты. Они бегут. Мы бежим, бежим и вбегаем в город.
— Пойдем в подвал, — говорит Бернардо. — Есть одна девушка. К сожалению, уже умерла, но еще не закоченела.
Мы спускаемся. Девушка лежит на камнях — животом вверх. Ее лицо прикрыто задранной юбкой.
— Не годится, — говорю я. — Что скажет Дева Мария?
— Ей теперь все равно, — возражает Бернардо.
Он берет доску и подкладывает ей под крестец. Перекрестившись, я ложусь первым. Бернардо жмет ногой на рычаг. Девушка покачивается подо мной, точно живая.
— Поторапливайся, — говорит Бернардо.
— Молчи, не мешай мне, — отвечаю я и зажмуриваюсь… Я люблю тебя, Сильвия!
— Я люблю тебя, Грета!
— Я люблю тебя, Христофор!
— Я люблю тебя, Степан Алексеевич!
— Я люблю тебя, Василий!
— Я люблю тебя, мой котеночек, моя пуговка, моя устрица, мой бутербродик!.. — говорят он они мне и целуют в губы.
Тьфу!
Слепень бьется в стекло. Снег сверкает на солнце. В графине стынет молоко. Митя чихает.
Раз чихнул — обвал в Гималаях, обломки неба погребают нас вместе с носилками.
Два чихнул — молния ударяет в храм Пресвятой Троицы, гремит гром, горит крыша сарая, горят стога с сеном.
Три чихнул — наводнение, пастор Зиновий Шварц верхом на корове переправляет стулья в чехлах.
— Митя! — говорит мне дядя Савелий, откладывая «Московские ведомости». — Если ты не перестанешь чихать, я тебя высеку…
Несколько дней я провел дома, предаваясь этим видениям. Они были отрывочны, бессистемны, и мне никак не удавалось отделить одну мою жизнь от другой и расположить их в должном порядке, по восходящей линии. С другой стороны, отсутствие промежуточных звеньев, соединяющих смерть с рождением, также интриговало меня с научной точки зрения. Но, видно, подземные перегоны мне не дано было постичь, и потому логика всех этих превращений от меня ускользала и я не понимал, кому понадобилось делать из меня посмешище. То индеец, то, видите ли, итальянец, а то попросту невинный ребенок Митя Дятлов, скончавшийся неизвестно зачем восьми лет от роду где-то на рубеже 30-х годов 19-го столетия…
