Последовал период абсолютной тишины, который обычно сопровождает подобные драматические новости, а затем зал взорвался аплодисментами. Четверть века Рим воевал с Митридатом. Некоторые говорили, что он уничтожил восемьдесят тысяч римлян в Азии, другие называли цифру в сто пятьдесят тысяч. Но какая бы цифра ни соответствовала действительности, Митридат был воплощением ужаса. Большинство с детства помнило, как матери пугали им детей, дабы заставить их хорошо себя вести. А теперь его больше не было! И это заслуга Помпея! И не важно, что Митридат совершил самоубийство, вместо того чтобы погибнуть от руки римлянина, — старый тиран принял яд, но из-за того, что многие годы он, боясь быть отравленным, принимал противоядия, яд его не убил. Ему пришлось звать солдата, который и покончил с ним. И было не важно, что наиболее информированные наблюдатели считали, что это Лукулл, который все еще ждал своего триумфа за городскими воротами, заложил ту стратегию, которая в конце концов поставила Митридата на колени. Важно было то, что сегодня героем был Помпей, и Цицерон знал, что он должен сделать в этом случае. Как только аплодисменты стихли, он встал и предложил, чтобы в честь гения Помпея в Риме состоялись пять дней всенародного благодарения. Это предложение было встречено аплодисментами. Затем он дал слово Гибриде, который тоже пробормотал несколько восторженных слов. Затем позволил Целеру прославить подвиг своего брата, который проплыл и проскакал тысячи миль, чтобы доставить эту благую весть. И в этот момент встал Цезарь; Цицерон предоставил ему слово, думая, что тот предложит вознести благодарственные жертвы богам.
— При всем моем уважением к нашему консулу должен спросить, не слишком ли мы скупы в выражении нашей благодарности? — сказал Цезарь елейным голосом. — Я предлагаю изменение к предложению Цицерона. Период благодарения должен быть увеличен в два раза, до десяти дней. Кроме того, Сенат должен разрешить Гнею Помпею до конца жизни появляться в одеждах триумфатора во время Игр, так, чтобы даже в дни отдыха римляне не забывали о том, чем ему обязаны.
Я почти услышал, как Цицерон скрипит зубами под своей приклеенной улыбкой, ставя предложение на голосование. Он знал: Помпей отметит, что Цезарь оказался в два раза щедрее, чем сам консул. Голосование было единогласным, за исключение одного голоса молодого Марка Катона. Этот сенатор заявил, что мы обращаемся с Помпеем как с царем, пресмыкаясь и заискивая перед ним так, что основатели Республики уже, наверное, перевернулись в своих гробах. В своем выступлении он явно издевался над решением Сената, и двое сенаторов, которые сидели рядом с ним, попытались усадить его на место. Глядя на лица Катулла и других патрициев, я понял, что ему удалось сильно задеть их самолюбие.
