— Ну а что потом? — спросил он.
— А потом пусть работает закон. Виновным должно быть предъявлено обвинение, они должны быть осуждены, на них должна быть наложена опала, и они должны отправиться в изгнание.
— Нет, — не согласился хозяин. — У обвинения не будет никаких шансов на успех. Во-первых, где ты найдешь сумасшедшего, который согласится выдвинуть обвинение? Но если даже ты найдешь такого идиота, который согласится выдвинуть его против Катилины, то где ты найдешь доказательства его преступления? Гибрида сразу же откажется от своих показаний, даже если ему будет обещана неприкосновенность — в этом ты можешь быть абсолютно уверен. Он просто скажет, что ничего подобного не происходило, и разорвет наш союз. И трупа уже тоже нет. Более того, есть свидетели, которые слышали, как я публично отрицал, что произошло ритуальное убийство.
— Так что же, мы будем сидеть и ничего не делать?
— Нет. Мы будем ждать и наблюдать. Нам нужен шпион в лагере Катилины. Гибриде он больше доверять не будет.
— Нам также нужно принять дополнительные меры безопасности, — сказал Аттик. — Как долго тебя будут охранять ликторы?
— До конца января. До того момента, как председателем Сената станет Гибрида. А затем они вернутся уже в марте.
— Предлагаю поискать добровольцев среди всадников, готовых быть твоими телохранителями, пока у тебя не будет ликторов.
— Частный телохранитель? Люди скажут, что я зазнался. Это должно быть сделано очень аккуратно.
— Положись на меня и не беспокойся. Я все устрою.
Так мы и договорились, а Цицерон занялся поисками агента, который мог бы войти в доверие к Катилине и докладывать обо всем, что происходило в его стане. Сначала, через несколько дней после этого разговора, хозяин попытался договориться с Руфом. Начал он с того, что извинился за свою грубость во время обеда.
— Ты должен понять, мой дорогой Руф, — объяснял он, прогуливаясь с ним по атриуму и положив ему руку на плечо, — что одним из недостатков стариков является то, что они, когда смотрят на молодых, то видят их такими, какими они были, а не такими, какими они стали. Я обращался с тобой, как с тем юношей, который появился на пороге моего дома три года назад, а теперь я понял, что ты уже двадцатилетний мужчина, который сам прокладывает себе путь в этом мире и заслуживает всяческого уважения. Я искренне сожалею о том, что невольно оскорбил тебя, и надеюсь, что ты не держишь на меня зла.
— Я сам виноват в том, что произошло, — ответил Руф. — Не буду кривить душой и говорить, что согласен с твоей политикой. Но моя любовь и уважение к тебе неизменны, и я никогда не позволю себе думать о тебе плохо.
