— Помпей защищает нашу Республику на внешних рубежах, а мы должны выполнять свой долг здесь, в Риме, — продолжил Цицерон. — Мы должны стоять на страже ее чести, мудро управляя ее движением вперед по пути достижения высшей гармонии. — Он на мгновение остановился. — Все вы знаете, что сегодня, еще до восхода солнца, закон, предложенный трибуном Сервилием Руллом, который все мы так долго ждали, был размещен на Форуме. Едва услышав об этом, я послал несколько переписчиков, чтобы они принесли мне копию этого закона. — Консул протянул руку, и я вложил в нее три восковые таблички. Моя рука дрожала, но у него, казалось, были канаты вместо нервов. — Вот этот закон, и я заверяю вас, что изучил его со всей тщательностью, на которую только был способен, принимая во внимание обстоятельства сегодняшнего дня. И я пришел к твердому мнению…
Он замолчал и внимательно посмотрел на сидящих в зале — на Цезаря, сидящего на второй скамье и смотрящего на консула безо всякого выражения, и на Катулла и других бывших консулов из патрициев, сидящих на скамье напротив.
— Что это не что иное, как меч, который нам предлагают вонзить в самое сердце нашей Республики!
Его слова вызвали мгновенный взрыв эмоций: крики гнева и отрицающие жесты со стороны популяров и низкий мощный гул одобрения со стороны патрициев.
— Меч, — повторил Цицерон. — С длинным лезвием. — Он открыл первую табличку. — Глава первая, страница первая, строка первая. Выборы десяти комиссаров…
Этими словами он перешагнул через все сантименты и рассусоливания и перешел сразу же к существу дискуссии, которая, как всегда, сводилась к вопросу о власти.
— Кто предлагает кандидатов в члены комиссии? — спросил он. — Рулл. Кто определяет, кто их будет выбирать? Рулл. Кто собирает ассамблею для выборов? Рулл…
Сенаторы из числа патрициев подхватили и стали скандировать имя несчастного трибуна после каждого вопроса Цицерона.
— Кто объявляет результаты?
— Рулл! — разнеслось под крышей храма.
— Кому единственному гарантировано место в комиссии?
— Руллу!
— Кто написал этот закон?
— Рулл!
И Сенат захлебнулся смехом в восторге от своего собственного остроумия, в то время как бедняга Рулл покраснел и вертел головой по сторонам, как будто кого-то искал. Цицерон продолжал в том же духе около получаса, разбирая закон по статьям, цитируя его и высмеивая, и уничтожая его с такой яростью, что сенаторы на скамье рядом с Цезарем и на скамье трибунов становились все мрачнее и мрачнее.
