Через какое-то время я заметил, что за нами наблюдают. Из-за двери на нас внимательно смотрела девочка лет десяти, которая, по всей видимости, была дочерью Цезаря. Я улыбнулся ей, и она быстро убежала в комнату. Через несколько минут из этой же комнаты появилась мать Цезаря Аурелия. Узкие темные глаза и настороженное, внимательное выражение лица делали ее похожей на хищную птицу. От нее исходила аура прохладного гостеприимства. Цицерон знал ее много лет. Все три ее брата, Котты, были консулами, и если бы Аурелия была рождена мужчиной, она сама стала бы консулом, потому что была умнее и храбрее любого из них. Теперь же ей приходилось заниматься карьерой своего сына, и когда умер ее старший брат, Аурелия повернула дело так, что Цезарь смог занять его место, как один из пятнадцати членов Коллегии жрецов — блестящий ход, как вы это скоро поймете.
— Цицерон, прости ему его грубость, — сказала она. — Я напомнила ему, что ты здесь, но ведь ты его знаешь.
В коридоре послышались шаги, и мы увидели женщину, идущую по коридору к двери. Было очевидно, что она хотела проскочить незамеченной, однако на одном из ее ботинок развязался шнурок. Прислонившись к стене, чтобы завязать его — ее рыжеватые волосы были растрепаны, — она виновато посмотрела в нашем направлении. Я не знаю, кто был больше смущен: Постумия, а именно так звали женщину, или Цицерон, который много лет знал ее как жену своего ближайшего друга, юриста и сенатора Сервия Сульпиция. Именно сегодня вечером она должна была быть у Цицерона на обеде.
Хозяин быстро перевел взгляд на статуэтку Венеры и притворился, что глубоко погружен в беседу:
— Прекрасная вещь. Это работа Мирона? — Глаз он не поднимал до тех пор, пока она не ушла.
— Ты поступил очень тактично, — одобрила Аурелия. — Я не критикую своего сына за его связи — мужчина есть мужчина, — но некоторые из современных женщин бесстыдны сверх всякой меры.
— И о чем вы здесь шепчетесь?
Любимым трюком Цезаря в войне и в мире было неожиданно подкрасться сзади, и, услышав этот голос, похожий на скрипящий песок, мы все разом обернулись. Он и сейчас стоит у меня перед глазами — его большой череп неясно вырисовывается в тусклом свете дня. Люди постоянно спрашивают меня о нем: «Ты встречался с Цезарем? Какой он был? Расскажи, каким был великий бог Цезарь?» Что ж, я помню его как удивительное соединение твердости и слабости: мускулы солдата — и небрежно повязанная туника щеголя; острый запах пота, как после военных упражнений, — и сладкий запах шафранового масла; безжалостные амбиции, скрытые под непреодолимым шармом.
