— Ну… я пошел? — он еще надеялся, что она передумает.
— Я буду ждать тебя, мой герой! — восторженно воскликнула Лиз. Был бы в руках платочек — помахала бы ему на прощание. Но платочка не было. Был только какой-то немыслимый шквал влюбленности, от которого сносило башню.
Монах обреченно покинул свою комнату, не менее обреченно проделал знакомый до оскомины путь к комнате Скриба и, почти болезненно осознавая, как сильно ему сейчас хочется быть рядом и вместе с Лиз, обреченно постучал в дверь… придворного музыканта?.. маркиза?.. полудурка!..
Ответом ему была тишина. Неужели спит? Монах хмыкнул. Любовь у него, а сам спит… Он толкнул дверь, взял со стены факел и зашел в покои Сержа. Осмотрелся. Комната была пуста. И что теперь делать? Да ну их всех к дьяволу!!!
Паулюс выскочил в коридор и, подхватив мешавшую сутану, помчался к себе. К Лиз!
Но и здесь его ждало разочарование. Лиз спала. Она заснула на стуле, опустив голову на сложенные на столе руки. Монах тихонько подошел к девушке, поцеловал ее в макушку и перенес на кровать. Бросил рядом на пол тюфяк, шепнул: «Сладких снов, сестра моя!». И вскоре заснул и сам.
Межвременье, Шахматная доска
— Любезный дядюшка! Вы вновь перепутали фигуры.
— Я никогда не путаю фигур, болван!
Маглор Форжерон вскочил с кресла и заметался по огромному каменному залу, освещаемому факелами. Галстук ему явно мешал дышать, и он яростно рванул его. А потом свирепо посмотрел на Петрунеля.
— Отдайте мне ожерелье, и все закончится, — вкрадчиво заговорил мэтр.
— Оно никогда не принадлежало мне. И никогда не будет принадлежать.
— Тогда оно достанется королю Мишелю. И мы оба с вами потеряем.
Форжерон рассмеялся, и факелы дрогнули — пламя их растерянно заметалось, а, успокоившись, выровнявшись, опасливо потянулось к потолку.
— Нет, все же ты — болван. На кой черт мне сдалось ожерелье? Теперь, когда месть свершится. И последний из рода де Наве погибнет на рассвете! Он сам так сказал.
— И вам не жаль его, дядюшка? Король Александр отдал вам жизнь супруги ради своей. А король Мишель…
— А король Мишель — глупец! — отозвался Маглор Форжерон, не желая слушать. — Проклятие не перехитрить.
— Но ведь и ваша любимица любит его. Вы сами видели в зеркале времен, — Петрунель хохотнул и щелкнул пальцами. Факелы послушно осветили зеркало, отражавшее картину, за лицезрением которой он застал Великого магистра.
— Вы, дядюшка, старый паскудник, — заявил Петрунель, — ведь и за сестрицей своей так же смотрели, поджидая, когда она понесет? Украли не одну жизнь, а две?
