Ей же ужасно хотелось есть. Все-таки она не ела несколько… столетий. Усевшись за стол и приступив к еде, Лиз с любопытством поглядывала на монаха и, наконец, отважилась спросить (и откуда эта странная робость, решительно ей несвойственная?):
— Так как, говоришь, тебя зовут?
Брат Паулюс едва открыл рот, чтобы ответить… как вновь раздался негромкий, но уверенный стук в дверь.
Монах бросил быстрый взгляд на Лиз, развел руками и коротко произнес:
— Сундук.
Она покорно вскочила из-за стола и проследовала к своему убежищу. Спрятав ее, Паулюс поплелся открывать, мысленно возмущаясь, что за отвратительное утро, если не считать прелестной гостьи, неизвестно откуда взявшейся на его голову. И если это снова Скриб, уж он ему расскажет!
Паулюс зло распахнул дверь и увидел на пороге герцогиню. Она решительно вошла в комнату и повернулась к хозяину.
— Здравствуйте, брат Паулюс, — госпожа Катрин стояла перед ним, надменно глядя куда-то вперед. — Не будете ли вы столь любезны сказать Его Величеству, что я покидаю замок, и передать ему это послание?
И она нервным движением достала из рукава письмо.
— Отчего же не передать. Передам, — проговорил Паулюс, почесывая затылок. Взял протянутый ему свиток и уточнил: — Так завтра в церковь вы приедете из своего замка?
— Нет, в церковь завтра я не приеду. Передайте Его Величеству, что он может отменить церемонию. Вам одной заботой меньше, брат Паулюс. Впрочем, окажите мне еще одну услугу, — Катрин закусила губу, и достала из кошелька, висевшего у нее на поясе, небольшой свиток, перевязанный пурпурной шелковой лентой. — Передайте… передайте это письмо моему трубадуру.
Герцогиня положила свиток на стол, резко развернулась и почти выбежала из покоев монаха.
Паулюс отбросил в сторону врученное ему письмо к королю. Какая уж теперь разница, что там написано, если свадьбы все равно не будет? Схватил свиток, лежащий на столе. Сорвал ленту и, не заботясь размышлениями о каких-либо правилах, прочитал послание, адресованное Скрибу. Письмо было написано ровным четким почерком и без единой помарки. От строгой латыни отвлекал лишь резкий запах розового масла, исходящий от ленты.
«Я взяла на себя смелость писать к вам.
Я отпускаю вас. Теперь вы сможете найти себе иную даму, которой, уверена, будут нравиться ваши канцоны. Простите, что не сумела оценить их по достоинству…».
Крышка сундука скрипнула, и Лиз, придерживая слишком длинный подол сутаны, выбралась на свет божий. Оценив задумчивый вид монаха, она подошла к нему и через плечо заглянула в бумагу, которую он изучал.
