Проклятые пробковые башмаки!
Я оставил их под прилавком сиди Кабура, думая забрать на обратном пути. Сердце мое вот-вот начнет колотиться о прутья своей клетки, мой стон оглашает ночь. Нельзя, чтобы меня снова увидели возле лавки. Послать за башмаками мальчика-прислужника? А если его остановят и допросят? Никто не станет лгать из любви ко мне, а денег у меня нет.
Между лопатками у меня проступает пот. К горлу подкатывает тошнота.
Пробковые башмаки. Всего лишь пробковые башмаки. Куча народу на улицах носит такие, не я один, хотя мои, пожалуй, получше, чем у большинства. Я пытаюсь побороть страх и лежу, таращась в темноту.
4
День соединения первой недели месяца Раби аль-авваль, 1087 Г. X.
Муэдзин начал первый призыв на молитву перед рассветом, напоминая мне, что лучше молиться, нежели спать. Как правило, я предпочитаю молитве сон, вот только прошлой ночью я не сомкнул глаз. С песком под веками, со свинцовой обреченностью в груди я скатываюсь с дивана, совершаю омовение, одеваюсь в лучшее пятничное платье и спешу к своему господину Исмаилу, чтобы сопровождать его в мечеть.
Только я выхожу из комнаты, двое мальчиков, прислуживающих султану, проносятся по коридору, едва не сбив меня с ног.
— Эй! — кричу я им в спины. — У вас глаз нет?
Абид оборачивается. Ему явно нехорошо.
— Его Величество ужасно не в духе, — предупреждает он и мчится прочь, словно за ним гонятся демоны.
В роскошные двустворчатые двери под аркой-подковой, ведущей в личные покои султана, я прохожу беспрепятственно — и тут же падаю ниц, касаясь лбом изразцов на полу. Только тогда я вижу, что не одинок в выражении почтения. По левую руку от меня тем же занят Биляль, страж дверей. Удивительное дело: во-первых, как страж дверей он должен бы сторожить двери, а не лежать тут на изразцах; во-вторых, он как-то странно на меня смотрит. Потом до меня доходит, отчего он так непривычно косит.
Тело Биляля распростерто недалеко от меня… и отдельно от головы, которая, как я теперь вижу, стоит торчком на обрубке шеи. Губы ее слегка приоткрыты, словно от удивления — разлука была внезапной.
— А, Нус-Нус, ты вовремя! Поднимайся, поможешь мне с тюрбаном. Понять не могу, куда запропастились эти дрянные мальчишки, только что были тут.
Исмаил кажется спокойным, даже веселым — хотя все кругом говорит об обратном. Я боязливо поднимаюсь, подобающим образом опустив взгляд, поскольку уже заметил, что Его Величество нынче утром облачился в халат цвета золотого подсолнуха, увы, испорченный теперь неприятным алым пятном. Желтый халат — это дурной знак. Очень дурной знак, особенно в сочетании с обезглавленным стражником.
