Под конец одиннадцатого класса, в марте 1979-го, Гвенди смотрит по телевизору репортаж об аварии на атомной электростанции Три-Майл-Айленд в Пенсильвании. У нее развивается настоящая мания, она пересматривает все газеты с сообщениями об аварии, прежде всего чтобы понять, сколько людей пострадало и как эта авария повлияла на ближайшие города и поселки. Ее беспокоят масштабы бедствия.
Она уговаривает себя, что нажмет красную кнопку и отменит последствия Три-Майл-Айленда, если будет нужно. Вот только Джонстаун никак не идет у нее из головы. Тот религиозный маньяк все равно совершил бы задуманное – или она как-то его подтолкнула? Те безумные медсестры все равно отравили бы малышей – или их разум помутился еще сильнее стараниями Гвенди Питерсон? Что, если пульт управления – как обезьянья лапка в той сказке? Может быть, он исполняет желания, но оборачивает все к худшему? Может быть, это она оборачивает все к худшему?
С Джонстауном я еще не понимала. А теперь понимаю. Но для чего тогда мистер Фаррис поручил мне хранить пульт? Разве не для того, чтобы сделать правильный выбор, когда придет время?
Когда ситуация после аварии выправляется и неоднократные исследования подтверждают, что дальнейшей угрозы не будет, Гвенди рыдает от радости – и облегчения. Как будто увернулась от пули.
В последний четверг учебного года Гвенди приходит в школу и сразу видит скорбные лица учителей и ребят. Группка девчонок о чем-то шепчется у входа в столовую, многие плачут.
– Что случилось? – спрашивает она у Джози Уэйнрайт.
– В смысле?
– Я видела, девочки плачут. Все какие-то огорченные.
– А, ты об этом, – легкомысленно говорит Джози, словно они обсуждают, что она ела на завтрак. – Какая-то девчонка покончила с собой. Вчера вечером. Бросилась с Лестницы самоубийц.
Гвенди вдруг пробирает озноб.
– Какая девчонка? – спрашивает она слабым шепотом, потому что боится, что уже знает ответ. Она не знает, откуда знает его, но у нее нет ни тени сомнения.
– Оливия… э…
– Кепнес. Ее зовут Оливия Кепнес.
– Звали Оливия Кепнес, – говорит Джози и принимается насвистывать «Похоронный марш».
Гвенди хочется ее ударить, врезать ей кулаком прямо по симпатичному веснушчатому лицу, но она не может поднять руку. Тело как будто окаменело. Через пару минут она все-таки заставляет себя сдвинуться с места. Гвенди выходит из школы, идет к машине. Она едет домой и запирается у себя в комнате.
Это я виновата, уже в сотый раз думает Гвенди, сворачивая на стоянку у парка Касл-Вью. Сейчас почти полночь, стоянка пустая.
