Но этот ненавистный художник в упоении будет взирать на измученного, изумлённого зрителя, внушит ему мысль о том, что просто смотреть теперь бессмысленно. Ведь можно стать сотворцом, соучастником действа, взять на себя ответственность за него. Можно понести в мир это действо, как раковую клетку, распространить, как смертоносную бациллу, чтобы не только в тебе, но и в ближнем проснулся чёрный человек, зашевелилась недотыкомка, разбушевались бесы.
Для противостояния всему этому необходимо выработать "оборонное сознание", закупорить тот источник радиации, который лишает нас спасительных смыслов. Нужно предложить своё оргоружие, оргброню, которая защитит мир от антимира.
Такой броней стал новый роман Проханова "Гость". Главный герой — художник-перфомансист Аркадий Веронов — оказывается в одной цепочке образов с Политологом и Виртуозом. Он тоже владеет умами и конструирует миры, порождает мемы и создаёт представление о событиях, разрушает репутации и стравливает мифы, воплощает страхи и высвобождает инстинкты: "Искусство, которым я владею, вовсе не должно доставлять людям радость и удовольствие. Оно должно заставлять людей страдать, чтобы они очнулись от окружающей их пошлости". Но если Политолог и Виртуоз идут от политики к творчеству, если политтехнология становится для них воплощённым вдохновением — то Веронов, напротив, движется от творчества к политике. Его перфомансы обезоруживают одних и вооружают других.
Каждый творческий акт подобен для Веронова акту террористическому. Перфоманс детонирует, как тротиловая бомба, совершает бытийную диверсию, подрывает время и пространство, устремляется взрывной волной в самые потаённые уголки мира и обрушивается на тех, кто ничего не ведает об эпицентре взрыва.
Веронов способен сдуть мыльную пену с ладони и этим спровоцировать инсульт у ненавистного блогера. В подобном владении технологиями смерти, в подобной эстетике гибели для Веронова есть особое упоение, сравнимое с броском в пропасть, на дне которой таится загадочный чёрный бриллиант, скрывающий слово смерти, таящий абсолютное знание, рождённое тьмой, некую истину — vero — носителем которой Веронов мечтает стать: "Эта бездна находилась в нём самом, он падал в себя самого, и заветный бриллиант переливался в глубине его сущности, на такой глубине, до которой невозможно дотянуться рассудком, а только колдовством, волшебством его искусства, разрушением запретных преград, срыванием заветных печатей".
