Например, рабовладельческая демократия, когда работающие рабы бесправны, а народом являются лишь свободные граждане, они и правят. Или буржуазная демократия, когда есть класс эксплуататоров и класс эксплуатируемых. (Сегодня это звучит поблагороднее — работодатели и работобратели, и оба класса полны сознания своего значения и достоинства: первые исполнены заботы о благе вторых, просто так дают им работу да еще и деньги платят; а вторые, не в силах преодолеть свою воспитанность, соглашаются так и быть взять то, что им просто так дают, пусть и с деньгами впридачу — не обижать же добрых людей!) При этой демократии, как писали в учебниках тогда (нам неизвестно, насколько это верно сегодня) у власти почему-то всегда оказывался народ не в лице большинства воспитанных работобрателей, а в лице меньшинства давателей, которым, по Библии, труднее попасть в рай, чем верблюду пролезть в игольное ушко. Тем не менее, это тоже демократия.
Или была еще народная демократия, т. е. народное народовластие, и даже целые страны такой народной демократии. Не совсем понятно: видимо, весь народ определял, чтобы весь народ был у власти и он весь был у власти.
Но высшей формой демократии была, конечно, социалистическая демократия, т. е. когда у власти был только тот народ, который убежденно шел к социализму. А т. к. этого социализма хотели только те, кто ничего не имел, чтобы что-то, наконец, поиметь, то эта высшая форма демократии была демократией пролетариата, т. е. неимущих. Именно потому, что пролетариат, то есть те, кто ничего не имеет, — наиболее ясно понимает, чего он хочет, он в такой демократии является гегемоном. А т. к. еще больше, чем обычный пролетариат, знает и понимает, чего он хочет, его пролетарская партия, обычно кое-что имеющая, то она от имени всего пролетариата и осуществляет эту высшую демократию под названием диктатуры. Диктатуры пролетариата в первую очередь над работодателями, чтобы превратить и их в благородных работобрателей, а после завершения этого короткого процесса — диктатуры пролетариата над самим пролетариатом, чтобы не думал, что он умнее своей партии и может править собой без нее.
Этот экскурс в сферу демократии нам нужен был только для того, чтобы яснее понять, что в одном народе может быть, оказывается, несколько "народов"; и любой из них во власти — это демократия; а значит демократия может быть очень разной, т. е. совсем не обязательно общенародной. Поэтому не лишне будет, видимо, воспринимать ее с некоторой осторожностью, хотя бы чтобы предварительно выяснить, чья же это демократия. Не зря же Черчилль говорил, что демократия — очень неудобная вещь, фаталистически добавляя, впрочем, что ничего лучшего, однако, человечество пока не придумало.
