Двери распахнулись со стуком, стремительно вошли четверо: два незнакомых майора госбезопасности и два старших лейтенанта. И прямиком к Николаю Ивановичу. Один из майоров — старший майор — приказал:
— Встать! Вы арестованы!
Николай Иванович усмехнулся: как все, оказывается, просто, медленно поднялся на ноги — ноги держали, и сердце стучало не так уж сильно, и никаких сверчков в голове.
Новая команда:
— Руки за спину! Следуйте за нами!
Николай Иванович положил на стул папку, заложил руки за спину, повернулся, пошагал к двери.
Старший майор впереди, старлеи по бокам, просто майор сзади. Пустынный коридор, пустынные лестничные марши и площадки. И внизу — ни души, будто попрятались. Вышли во двор, сели в зашторенный автомобиль, поехали. Николай Иванович успел заметить, что его машины с помощником нет: то ли помощника арестовали тоже, то ли велели проваливать.
Ежова поместили в ту же самую камеру, в которой сидел перед смертью его предшественник на посту наркома внутренних дел Григорий Ягода. Вспомнилось посещение бывшего наркома в новогоднюю ночь, откровенный разговор. Теперь он сам бывший нарком, но навряд кто-то придет к нему, кроме следователей и надзирателей, навряд кто-то принесет ему бутылку водки и закуску, чтобы напиться в последний раз и… А что «и»? Сейчас бы горошину цианистого калия — вот и всё твоё «и»… И пропадай оно всё пропадом! Не запасся, не предусмотрел. А чего бы, казалось, проще…
Жаль, конечно…
А с другой стороны…
Нет, все-таки он пожил в свое удовольствие. Пусть не так долго, но зато, как говорится, с музыкой. И власть познал над людьми, и женщин, и мужчин, и поел всласть, и попил. Чего же еще? Вроде бы нечего, а все чего-то хочется, все мало. Прожитое познаешь, когда его теряешь. Если существует «тот свет», наверняка черный, то неужели лишь для того, чтобы вечно жалеть об этом, белом?
На первом же допросе Николая Ивановича Ежова избили до полусмерти. Собственно, допроса никакого и не было: его ни о чем не спрашивали, им не нужны были его показания, им нужно было его унизить, раздавить, растоптать. Его били и бросали ему в лицо все его прегрешения, явные и мнимые.
Били двое: следователи Черток и Пинзур, известные в чекистской среде садисты и душегубы. И откуда у жидов такая ненависть, такая нечеловеческая злоба? Сколько раз Николай Иванович сам присутствовал на допросах, — и у тех же Пинзура с Чертоком — и всякий раз поражался этой ненависти и злобе. За русскими он этого не замечал, хотя и среди них встречаются садисты и маньяки допросного дела, но ведут они его как-то тупо, механически. Жиды — полная противоположность. Будто мстят они за несбывшиеся библейские надежды, которые разрушают всякий раз своими же руками то ли от жадности и презрения ко всему человечеству, то ли от неуемной жажды власти. Не зря во всем мире к ним такое неприязненное отношение.
