Сойдя с трамвая на остановку раньше, Василий зашел в магазин.
— Через пять минут закрываем! — крикнула ему пожилая кассирша недовольным голосом. — Мы из-за вас не собираемся здесь сидеть до полуночи. Вовремя надо приходить, товарищ!
— Да мне и пяти минут не надо, — мрачно отбивался Василий. — Двух достаточно.
— Все вы так говорите. Побыстрей давай! Чего тебе?
— Хлеба и подсолнечного масла.
— Посуду давай!
— У вас всегда свои бутылки были…
— Были да сплыли. — И уже молоденькой продавщице: — Кать, есть у тебя там поллитровки?
— Есть еще.
— Налей этому товарищу, а то от него не отделаешься: такой прилипчивый попался, — ворчала кассирша.
Василий вышел из магазина, держа в руке авоську с хлебом и бутылкой масла. В другое время он бы им показал, как разговаривать таким хамским тоном с рабочим человеком. Книгу жалоб потребовал бы, в Ленторг позвонил бы. С этими продавщицами, буржуйками недорезанными, только так и надо: наглые стервы, будто это их магазин, а не государственный. Переработались они… Эка! Он чуть ли ни ежедневно вкалывает сверхурочно, да еще пару выходных в месяц приходится выходить на работу, а платят за сверхурочные чистые гроши. Но дело и не в деньгах вовсе, а в том, что международная обстановка такая: не сегодня-завтра война, все должны работать, как проклятые, чтобы у Красной армии было чем воевать. А эти…
Но сегодня Василий не расположен отстаивать свои права гражданина и достоинство рабочего человека. Сегодня его ничто не трогало, ничто не могло вывести из того состояния опустошенности и мрака, в какое погрузилась его израненная душа. Что толку что-то доказывать кому-то, когда сам себе ничего доказать не способен.
Василий шел по тротуару, опустив голову и бездумно скользя глазами по серому асфальту. Солнце стояло низко, и длинная тень Василия бесшумно скользила перед ним наискосок, накрывая собою то штакетины забора, то тумбу для объявлений, то фонарный столб, как будто это была и не тень даже, а его судьба, изломанная и вытянутая в направлении, на которое невозможно свернуть: ведь не пойдешь же к своему дому напрямик, перелезая через заборы, дома и сараи, продираясь сквозь заросли сирени, топча чьи-то огороды, палисадники и клумбы. Все определено заранее, не свернешь, не повернешь назад.
До переулка, в котором жил Василий оставалось метров сто, сбоку требовательно задребезжал трамвай, Василий поднял голову и увидел, что трамвайные линии торопливо пересекают мужчина и женщина с коляской и мальчонкой лет четырех-пяти. Мальчонка держит женщину за руку, беспечно скачет то на одной ноге, то на другой, норовя задержаться на каждом рельсе, женщина нетерпеливо дергает его за руку, но мальчонка успевает подпрыгнуть на одной ноге и на рельсе, спрыгнуть с него да еще оглянуться, проверяя, далеко ли он прыгнул.
