Зима в тот год наступила ранняя и обильно снежная. Будто невидимая прореха разъехалась в небесах и сыпалась из нее белая мешанина иной раз целыми сутками. Утром вроде бы чуть развидняется, и даже солнышко мигнет на короткое время, но вот уже закружились лохматые хлопья, гуще, гуще – и нет ни солнца, ни света. Шаткой стеной, покачиваясь, встает снегопад. День проходит, ночь наступает, а он – стоит. Изредка снегопады сменялись морозами, а затем – снова и снова: валит и валит, без конца и без края.
За деревней, где начинались подъемы предгорья, намело огромные сугробы с загнутыми гребнями. В этих сугробах играли ребятишки в один из оттепельных дней. Норы рыли палками, прятались в них, галдели – одним словом, радовались. И никто из них не поднял вверх головы, не увидел опасности и не предупредил, что надо бежать отсюда не оглядываясь. Огромный снежный гребень отломился беззвучно и ахнулся вниз с глухим звуком – будто пуховой подушкой об землю ударили. Кого несильно придавило, тот успел выбраться, кто подальше стоял, тот отскочить успел, а вот парнишки и девчонка Кобылкиных в нору залезли как раз в это время.
И остались в ней.
Выла по-волчьи Ульяна, когда голыми руками разгребала снег, ломая ногти о ледяные прожилки. С хрипом, задыхаясь, откидывали мужики снег лопатами, не давая себе передышки. Скорей, скорей, лишь бы успеть!
Не успели.
Пока добрались до ребятишек, пока вытащили их из-под снежной тяжести, они уже не дышали. А мертвые глаза у всех трех, припорошенные снегом, были широко открыты, словно удивились малые, не понимая, что с ними произошло, да так и отошли в иной мир с этим искренним удивлением.
После похорон Ульяна наглухо замолчала, будто онемела. Агафон, пугаясь этого молчания, подступал к ней с расспросами, слова какие-то говорил – она ему не отвечала. Смотрела немигающим взглядом и руки растопыривала, шарила ими в пространстве, пытаясь что-то найти, но так и не находила. Хозяйство забросила, не было ей теперь дела ни до живности, ни до печки, ни до еды – клюнет малую крошку, как синичка, и смотрит, смотрит в стену остановившимся взглядом.
Агафон сам хлопотал по дому и во дворе, крутился, как юла, но все валилось из рук, падало, разбивалось и вытекало – не наладить и не собрать.
И вдруг посреди ночи Ульяна заговорила:
– Огонь запали, хочу, чтобы светло было…
Зажег Агафон сразу две сальных свечи, обрадовался, что Ульяна заговорила, заторопился, спрашивая – может, еще какая надобность есть?
