— После кино, около четырех. Это в том случае, если мы пойдем в кино. Мы хотели посмотреть «Леди Четтерли» сразу после Мэри и ее подопечных.
— Она с ума сошла. Обязательно выберет для кино самое неподходящее время. Если увидите Мэри, попросите ее, пожалуйста, в качестве личного одолжения мне, немедленно вернуться домой. Просто не могу понять, почему вас всех именно сегодня потянуло в этот городишко.
— Если я ее увижу, тут же пошлю домой. В конце концов, можно и не ходить в кино. Посмотрю, как обернутся дела.
Я вышел из кафе и подсел к Теренсу. У него были голубые глаза, гладкая кожа и правильный профиль, как у странствующего рыцаря с картины какого-нибудь прерафаэлита. Из-под коротких штанов виднелись молочно-белые колени. Он то и дело хлопал по столу мухобойкой из конского волоса. Я заметил, как два француза в темных костюмах, сидевшие за нашим столиком, обменялись ироническими взглядами.
Теперь в кафе прибавилось мужчин в темных костюмах; у некоторых на рукавах были черные повязки. Женщин совсем не было видно.
За нашим столиком сидели два смуглых, седеющих француза; у одного из них лицо было туповатое и добродушное, у другого худощавое и бледное, с горькой усмешкой, Выглядели они, как крестьяне на свадьбе. Я вспомнил, что одного из них — с туповатым лицом — встречал раньше. Ему принадлежал магазин охотничьих принадлежностей в Либревиле, он отлично разбирался в охоте на кабанов и снабжал ружьями, собаками и проводниками-арабами служащих лагеря, пробовавших свои силы в этом виде спорта. Француз поднял глаза, и мы, как знакомые, слегка улыбнулись и поклонились друг другу. Итак, люди приехали даже из Либревиля посмотреть на эту забаву, подумал я. Вот почему здесь столько незнакомых лиц. И должно быть, приехали они еще вчера вечером — иначе их задержали бы у шлагбаума на дороге. А может быть, они прибыли поездом, который ходит два раза в неделю? Видимо, никто не подумал принять меры против необычного наплыва гостей с утренним поездом, который приходил как раз в этот день.
Теренса изводили мухи.
— Не понимаю, неужели нельзя что-нибудь сделать? — Он снова ударил по столу хлопушкой.
— Подождите, то ли еще будет через месяц, — сказал я.
— Но нельзя же допускать такого безобразия. Почему никто не берется за это дело? Всему виной страшное безразличие. Боже мой, весь город провонял! А этому-то чего надо?
Я поднял глаза. В нескольких шагах от нашего столика, на мостовой, стоял местный дурачок и смотрел на нас с выжидающей улыбкой на глупом, младенческом лице. Одетый в отрепья, он выглядел как персонаж из фильма, поставленного по рассказу Мопассана. На нем была матросская фуфайка с поперечными полосами, исчисляющая свои дни чуть ли не с девятисотого года, нелепая яркая спортивная куртка с рукавами, не доходящими до локтей, и соломенная шляпа. Одну руку он держал в кармане куртки. Я знал, что этот человек может так стоять, не шевелясь, бессмысленно улыбаясь и кивая нам своей большой головой, полчаса, а если потребуется, то и час.
