— Мы же старые приятели. Не стесняйтесь.
— Вы когда возвращаетесь в лагерь?
— Через несколько минут. Мне нужно встать завтра не позже пяти.
— Вы сможете взять нас с собой?
— Вас?!
— Да, меня и Марию.
— Не понимаю.
— Мы хотим бежать отсюда. Сегодня же.
— Но почему?
— Я вижу, вы не хотите связываться с нами. Но ничего. Извините, что я обратилась к вам с такой просьбой. Пожалуйста, извините.
— Вы поссорились с мадам?
— Нет, нет! Это совсем не связано ни с мадам, ни с Жозефом. Они относятся к нам прекрасно.
— Так в чем же дело?
Долорес не захотела отвечать. Между нами, вырываясь из темноты, царившей среди хилых, ревматических виноградных лоз, порхали маленькие белые бабочки.
— Так что же вас в таком случае тревожит?
— Видите ли, дело в том, что я боюсь.
— Чего?
— Да вот… собаки… Ну за что убили собак? Даже Жозеф напуган. Никто в доме не спит уже несколько ночей.
— Собаки… Но ведь тут мог быть и несчастный случай.
— Нет. Вовсе это не несчастный случай.
— Тогда, возможно, личная месть. На вашем месте я не стал бы так беспокоиться.
— Дело не в собаках. Собак отравили потому, что они кое-кому мешали. Что же будет дальше?
— Просто вы изнервничались. Результат бессонных ночей.
— Знаю. Мне кажется, я сразу почувствую себя лучше, если уеду хотя бы на одну-две ночи. И Мария так думает.
В просьбе Долорес мне послышался отзвук моего разговора с Элен, и это меня встревожило.
— К сожалению, — сказал я, — никак не могу выполнить вашу просьбу. Это невозможно. У нас в лагере дисциплина не хуже, чем в интернате для мальчиков.
— Понимаю. Извините меня. Я не должна была обращаться к вам с такой просьбой.
Долорес попыталась подняться, но я положил руку ей на плечо.
— Поверьте, я сделал бы все, что в моих силах. Но взять вас в лагерь совершенно невозможно. Да наш директор Хартни с ума сойдет!
— Конечно, конечно, я понимаю! Ах, если бы мне только уехать отсюда и вернуться в Испанию! Я недавно получила письмо от своих.
— Родители хотят, чтоб я вернулась. Здесь все кончено. Понимаете, вы можете нравиться людям, и они будут уважать вас, но денет здесь ни у кого нет. Нужно смотреть правде в глаза. Пора возвращаться домой.
— Что же вам мешает?
— Нет денег на билет. Это главное. Кроме того, нужно купить себе что-нибудь приличное, приодеться… Пожалуйста, не подумайте, что я попрошайничаю у вас, — поспешно добавила девушка.
Внезапно мое внимание привлек смех, прозвучавший в толпе вокруг мавританок. Один из нефтяников обхватил мавританку рукой за шею и силой пытался заставить ее отпить виски из фляжки. Остальные девушки прервали свою заунывную песню и то принимались смеяться, то молча смотрели на происходящее. Это не был нормальный человеческий смех, в нем слышалось нечто такое, что разделяло нас больше, чем все остальное. Мавританки смеялись, раскачиваясь на скамейке, гремя браслетами и откинув голову назад. Долорес вздрогнула. Глубокая пропасть отделяла. ее от этих девушек. Их можно было дешевле купить, этих мавританок, однако арабы относились к ним с уважением, они верили, что их профессия предначертана им судьбой и каждая из них — немножко колдунья, способная принести счастье.
