— И все же здесь уже давно не было так спокойно, как сейчас, — заметил я. — За последние шесть месяцев произошел только один инцидент, причем большинство людей даже и не узнали о нем.
Однако Элен уже снова думала о другом.
— Сколько сейчас нужно времени, чтобы доехать до Бужи? — наконец спросила она.
— Три дня, если повезет. Я хочу сказать, если уцелели мосты и туннели. Из Либревиля поезд отправляется ежедневно. В Константине пересадка, и там тебе придется провести ночь.
— А как добраться до Либревиля?
— Отсюда ежедневно в восемь часов утра уходит колонна машин под охраной конвоя, но вся беда в том, что, когда ты доберешься до Либревиля, поезд на Константину уже уйдет.
— В Бужи у меня есть родственники, — заметила Элен. — Я решила не возвращаться больше на работу в больницу. Я устала от мнимых больных. Пожалуй, завтра я уеду в Бужи. По утрам я смогу там приходить на берег, любоваться морем и пароходами. Я не буду чувствовать себя в клетке, как здесь. Завтра же уеду.
Слушая Элен, я наблюдал за краем серого пушистого облака, прижавшегося к окну. Я знал, что если не хочу потерять ее, то должен немедленно что-то предпринять. И тут, как всегда, я почувствовал нерешительность. Сейчас, когда речь шла об ее отъезде, эта женщина показалось мне редким даром судьбы. Весь во власти отвратительной, трусливой слабости, я представил себя навсегда одиноким, на пороге того возраста, когда на человека нисходит безразличие и смирение. Я подумал о скуке своей повседневной жизни, о неизменном однообразии природы, которая будет меня окружать, и… промолчал.
— Я поеду и побуду там, — продолжала Элен, — пока все не успокоится или пока я окончательно не поправлюсь. Возможно, через некоторое время мне станет лучше, и тогда я вернусь. В Бужи я найду себе какое-нибудь занятие. Видимо, там, как и везде, не хватает физиотерапевтов.
Внезапно она перестала нервничать и показалась мне прежней — собранной и спокойной. Прежде чем принять решение, она словно бы прошла через тяжкое испытание, и теперь жизнь с новой силой загорелась в ней — не только в ее жестах и голосе, но и в ее коже» в ее волосах, в ее изумительных серых глазах. Впервые за эту встречу она улыбнулась. У нее была очаровательная улыбка — самое чудесное, чем она обладала, — и я снова почувствовал острую боль.
— Ты ведь навестишь меня в Бужи, правда? — спросила она.
— С удовольствием. Но сейчас, после того как ударил нефтяной фонтан и когда есть всякие другие дела, а в лагере создалась такая напряженная обстановка, я просто не знаю, удастся ли мне вырваться хоть на несколько дней.
