Врач торопился высказаться, все время повышая голос, как делают подсудимые, произнося свое последнее слово.
— Чем он болен? — спросил я.
— Сейчас… Одну минуту. — Врач сунул руки в карманы своего халата, порылся в них и вытащил карточку. Озабоченно наморщив лоб, он некоторое время с недоумением рассматривал ее и наконец воскликнул: —Ах, да! Сильные боли в области живота. Небольшое кровотечение. Видимо, прободение кишок.
— Очевидно, результат перенесенных пыток?
Лицо врача сразу изменилось.
— На подобный вопрос я не могу ответить, да и просто не знаю. — Казалось, он весь съежился от страха. — Возможно, у него тиф.
— Неважно, — холодно сказал я. — В свое время мы получим подробное заключение нашего собственного врача.
Доктор быстро взглянул на меня; на этот раз его лицо было печальным.
— Мой друг, я понимаю, какое плохое впечатление сложилось у вас обо мне, и вы правы. Но разве вы не видите, что я ничего не могу сделать? Я беспомощен. Я даже не смею думать о них, как о человеческих существах. Не смею! Но кто-то же должен быть здесь, с ними. Кто-то же должен выполнять эту работу, как выполняет свои обязанности священник, провожающий осужденного на виселицу. Вы думаете, кто-нибудь хочет заниматься этим? Но ведь кто-то же должен! Никто, кроме меня, не хочет. Вы понимаете — никто!
Голос врача сорвался на крик, губы задрожали, но потом он сразу успокоился.
— Помогите мне поднять больного, и мы вместе донесем его до машины.
— Я принес вам бумаги на подпись, — сказал Теренс.
— Хорошо. Положите их вот здесь.
Я сидел за вынесенным из дома столиком и работал. Весна наступила в течение одного дня, и теплое солнце висело над нами в подернутом туманом небе.
— Жарко, не правда ли? — заметил Теренс.
— Не сказал бы. Вот через месяц будет действительно жарко.
Теренс, видимо, не спешил уходить, ему хотелось поговорить, и бумаги служили только предлогом. Двадцатипятилетний Теренс работал у меня помощником. Кроме геологии, нас ничто не объединяло, а разница в пятнадцать лет делала нас такими же далекими друг от друга, как далеки англичане от африканцев или китайцев. Его переполняло сильнейшее мальчишеское любопытство решительно ко всему на свете, и он взирал на мир глазами фанатика, явно неуместными на его гладком, невозмутимом лице.
— У вас есть пиво?
— Да, в кухне.
— Вы тоже выпьете?
— Пока не хочется.
Теренс направился в кухню, откуда вскоре послышался звон бутылок и стаканов. Я положил перо, отодвинул бумагу и принялся ждать.
