На четвертый день как бы мимоходом он завернул на кладбище, чтобы взглянуть, что осталось после его ночной вылазки. У комиссара не только кровавый глаз, а лица нет вообще. И Копылов не выдержал: не то подумал, не то сказал вслух, имея в виду красных:
— Я расстрелял тебя, а им-то, вишь, до тебя, что до … матери, комсарик!.. Хе, розыск учинить не могут!..
И подумал, что наконец-то дважды убитого комиссара припер к стенке. Потоптался, прислушался к тишине — молчит комиссар. Знать, навечно замолчал на сей раз. Однако ночью тот сам явился в избушку Копылова и ответил:
— А жизнь-то ведь, Копылов, по-моему идет, а!..
На сей раз Копылов не осерчал. С великодушной снисходительностью победителя, усмехнувшись, сказал:
— Погоди, вот начнет колхоз хрен сосать — тогда помянут тебя, комсарик!..
А дело как раз к этому шло. Колхоз не только других, а себя прокормить не мог. Что ни год — все пятились и пятились назад. Копылов это давно подметил хозяйской сметкой, унаследованной от дела. А ведь при Корнее Копылове на этой земле кормилась вся округа, а излишки вывозили в низовье в Обдорск-город и в верховье в Тобольск-город.
И он пообещал комиссару:
— Погоди, еще намылят тебе ж…!..
Повернулся на другой бок и захрапел как ни в чем не бывало.
На следующее утро, проходя мимо Совета, он услышал, как физрук школы жаловался председателю:
— Какой снимок испортили, а?!
— Другой патрет сделай, — сказал председатель.
— А другого нет, — развел руками физрук.
— Как так нет?
— Снимок был в одном экземпляре.
— А сестра его что?
— Перестала писать.
— Почему?
— Кто знает. Может померла…
— Надо было копию снять.
— Кто знал, что такое случится.
Копылову показалось, что председатель недоверчиво, исподлобья покосился в его сторону. И, когда он приблизился, вовсе замолчал. Неспроста это, подумал он. Неспроста.
У него никогда не было доверия к комиссаровой власти. Власть эта завсегда не по-человечески подкатывала к человеку. Наобещает одно — сделает другое. Посулит рай, а на деле рай оборачивается адом. Вся она какая-то с загибами, с вывертами, с выкрутасами. Не знаешь, с какой стороны и куда кольнет, за что уцепится мертвой хваткой. Она еще никого с миром, с богом не отпускала. Надо ухо держать востро.
Но власть все медлила, все тянула, все не брала Копылова. Вконец, что ли, она ослабла? Вконец, что ли, она обессилела?..
Бывало, просыпался он по ночам от малейшего шороха и скрипа. Лежал, охолодев, под толстым одеялом и прислушивался к напряженной тишине, а рука сама тянулась к обрезу под подушкой… Живым не дамся, думал он. Крестился нетвердой рукой и немного успокаивался.
