— Ну, почти закончили! — удовлетворенно промолвил Лёдник, размазывая по щеке жирное черное пятно. — Нужно только заменить пружинку. Завтра закончим, и барышня нам что-то напишет.
— Бутрим, — неожиданно серьезно заговорила Саломея, заглядывая в мертвые глаза Пандоры. — Мне почему-то неспокойно. Не нравится мне эта кукла. С чего бы это такой странный подарок от гетмана? Не прячется ли здесь какая-то интрига, и мы снова по самые уши встрянем в кровавые приключения?
— Прекрати, Залфейка, — покровительственно промолвил утомленный Лёдник. — Это всего только интересный дорогой автомат для развлечений богачей. Уверен — если бы не хворь, князь просто пригласил бы меня помочь запустить эту штуку. У пана Кароля Радзивилла вон золотой павлин есть, который ходит и хвост распускает. Какие тут могут быть тайны, кроме механических?
— Возможно, и так. — тихо промолвила Саломея. — Но ты сам рассказывал мне историю пражского Голема. И я чувствую, что лучше всего было бы тебе взять топор, порубить эту куклу вдребезги да утопить в Вилии.
— Нервы у тебя расшатались, Залфейка! Сделаю тебе на ночь отвар львиной травы. — Лёдник прижал к себе жену, поцеловал ее в лоб.
— Все, идем. А ты, кот мартовский, — сурово взглянул на Прантиша, — пойдешь с нами. И переселишься с этих пор в наш дом. Теперь ежедневно, как стемнеет, — чтобы был в комнате! Ясно?
— Ясно. — пробурчал Вырвич. Пани Саломея нахмурилась.
— А что случилось? Почему ты так с мальчиком строго? Пан Вырвич чего-то натворил?
— Потом расскажу. — недовольно ответил профессор, застегивая камзол.
А под окном ревели пьяные голоса, будто грешные потомки Адама просились к праведному Ною в ковчег, который вздымается на волнах Всемирного потопа все выше и выше:
— Умер его мость князь Радзивилл! Оплачем великого гетмана! Гуляем, паны-братья, в память щедрого князя нашего!
В опустевшем кабинете смотрела во мрак серыми мертвыми очами восковая кукла в белом парике, украшенном жемчугами, и никто не видел, кроме металлического соловушки, как дернулась ее рука с зажатым в пальцах карандашом.
Глава вторая
Рисунок Пандоры
Когда древние греки хотели почтить память умершего, они ставили на его могиле не обычный памятник, а так называемый курос. Обнаженную глиняную фигуру эдакого идеального, усредненного покойника. С соответствующими пропорциями, со слепоглазым улыбчивым лицом, длинными кудрями, широкими плечами. И правильно, смерть всех уравнивает, зачем потомкам помнить, что были покойники на момент ухода с этого света лысыми, хромыми, горбатыми, с отвислыми животами, а годами созерцая надмогильный курос, даже тот, кто когда-то вкладывал в некрасиво разинутый беззубый рот с синюшными губами медный обол — плату Харону, начинал верить, что покойный был именно вот такой — уверенный в себе, улыбчивый красавец и силач.
