— Соображаю, — мне надо было идти мыться, одеваться, но неловкости я по-прежнему не испытывала, точно сто лет уже вместе с Дарьей Тихоновной прожила; шагнула к дверям, но все-таки остановилась, не утерпела, спросила откровенно: — И когда влюблялся Игорь, тоже соблюдал режим?
По ее глазам я видела, что она все поняла, как обычно, но только сказала:
— Разве что атомная война способна нарушить режим Тарасовых. Ну, беги, беги мойся, да чай будем пить: люблю я, грешница, чаек, это Маргарита Сергеевна меня приучила, и с тобой еще разок выпью.
Я быстро вымылась под душем, причесалась, оделась, а когда пришла на кухню, Дарья Тихоновна уже сидела за столом, опять положив кулачки на край его, и ждала меня. Кроме остатков вчерашнего торта на столе стояло еще блюдо с аппетитными румяными оладьями, а заварной чайничек был прикрыт самодельным ватным колпачком; Дарья Тихоновна, видно, привезла этот колпачок с собой.
— Когда же вы успели-то? — кивнула я на оладьи.
— Главное — в аппетит бы они тебе пришлись, — откровенно тревожилась она. — Нашла у тебя муку, ну, и сообразила на скорую руку.
Первую оладью я буквально проглотила — такой вкусной она оказалась; а уж когда лопала вторую, вытаращила от блаженства глаза, подняла большой палец: слова вымолвить еще не могла! Дарья Тихоновна облегченно улыбнулась, выговорила тихонько:
— Ты непривередливая, слава богу: я вон и сметану забыла купить, так ты и с одним маслом. — Она спросила очень серьезно: — Вот чего, Анка, я не могу понять… С одной стороны — совсем девчонка ты еще, хоть с виду и гвардеец, но и чистота у тебя в квартире, и порядок во всем, и по хозяйству все необходимое есть… И ведь на танцы ты, наверно, бегаешь, как все, и про любовь с парнями разговариваешь, да еще и работаешь… Когда же успеваешь-то, а?
Я прожевала наконец очередную оладью, запив ее вкусным и умело заваренным чаем, ответила:
— Вот вы говорили, у Тарасовых дом прочный, так и у нас ведь мама хозяйство хорошо вела.
Она кивнула, все глядя мне в глаза, и я поняла, что она и сама уже думала об этом.
— И сейчас по вашей квартире это чувствуется, — она тоже не удержалась: — Неужели ты все вещи в одну свою комнату вбила?
— Часть девчонкам в общежитие отдала.
— Так! — сказала она, будто я дополнительно подтвердила что-то. — И меня ты как родную приняла, хоть всего второй раз в жизни видела! — И она даже перестала прихлебывать чай из блюдечка, поставив его на стол.
Я понимала, что все это очень серьезно для Дарьи Тихоновны; даже, помнится, успела пожалеть ее: другого, видно, насмотрелась она у Тарасовых, бедная старуха! И я тоже поставила чашку на стол, но сначала все-таки сказала, кивая на оладьи:
