— Понравился.
— Ну, дело это, конечно, еще нескорое, хотя у вас, у молодых, и по-всякому бывает. Ты не тушуйся, в жизни обо всем надо уметь правильно словами сказать: утайка добра не родит! В общем, потребуется тебе моя помощь — ты только мигни… Нет, и мигать не надо, я сама почую, всесильно помогу твоей судьбе!
— Спасибо! — вдруг откровенно сказала я.
— Я уж не говорю, что Игорешка — красавец писаный, второго такого поискать, но и умный он, и работник старательный: вверх идет, как ракета, что в космос запускают, по телевизору показывают! И доберется он до вершин папашиных, потом вспомнишь меня! А ты с ним проживешь радостную жизнь: я тебе злом за добро не отплачу, душа моя не позволит!
— Спасибо! — повторила я и побагровела до слез.
Она помолчала еще и вдруг вздохнула:
— А только по-вчерашнему видать, что моя помощь тебе не потребуется, он и сегодня целый день про тебя вспоминал, а сейчас, похоже, за цветами тебе побежал.
— Правда? — еле выговорилось у меня.
— Правда, — опять вздохнула она, но тут же спохватилась: — И вижу я, что ты сама красавица не хуже его, а уж человечнее тебя ему сроду не найти, и все равно жалею с ним расстаться, будто с Вовкой со своим.
И я опять, как вчера, обняла и поцеловала ее.
— Ну, я сейчас обед разогрею, остыл уж он, — сказала потом она.
— Да я сама…
— Нет уж, мы с тобой обязанности поделили: твоя забота — на заводе трудиться, — она встала, подошла к плите, взяла спички, но не зажгла газ, а вдруг обернулась ко мне и сказала: — Не могу я от тебя утаить…
— Есть у него кто? — испугалась я.
— А у тебя что, нет?.. — спросила она, и я почему-то вспомнила про Лешу. — Красота любого завлекает, есть и у Игорешки поклонницы, да всем его мамаша от ворот поворот дает: жениться — не в баню сходить, ну, и боится промахнуться. — Дарья Тихоновна будто запнулась, но я упрямо глядела ей в глаза, и она договорила совсем тихо: — Маргарите Сергеевне, думаешь, простой слесарь-невестка нужна?
— Что она, еще из до пашей эры человек, что ли? — удивилась я, подождала, попросила: — Вы уж все-все говорите, Дарья Тихоновна!
Она опять пристукнула по столу сжатыми кулачками, стала глядеть прямо перед собой и говорила уже будто самой себе:
— Все люди в жизни, конечно, разные: одни покрепче, посмелее, а другой послабже, потрусливее… То есть одни и те же события кого закаляют по-стальному, а другого — наоборот, в бараний рог скручивают. Или Тарасовых трудности войны да эвакуации насмерть перепугали, или от природы трусоваты они чуть больше меры, только живут они с постоянной настороженностью, все время защищаются на всякий случай, чтобы не оступиться. — Дарья Тихоновна уже глядела задумчиво и пренебрежительно: — Вот поэтому такими уверенными они и держатся с виду-то, поэтому же Маргарита Сергеевна такая и напористая, понимаешь?.. — Помолчала и вздохнула: — И ведь никакой решительно причины для опасений у них нет: сами здоровы, жизнь налажена до предельного благополучия. — И улыбнулась чуть свысока: — Михаил Евграфович даже нелюдимую специальность себе выбрал: в древностях копается, со студентами ему общаться в тягость, точно боится он лекции им читать. — Она вздохнула: — Вот поэтому и жизнь для них — как погода, и все, что ты можешь, только выбрать себе одежду по погоде, чтобы защититься от мороза или дождя, поняла?
