Вот и все.
У соседнего дома ходили какие-то люди, разговаривали, курили, мигая сигаретными огоньками, смеялись даже, смеялись как-то необычно хрипло, надрывно, как в последний раз смеются — на себя глядючи, раскрывали широко рты и закатывали глаза, раскачивались и запрокидывали головы от удовольствия. Из их ртов исходил жар — теперь Лида все видела как бы в тумане.
— Может быть, это действительно досужие вымыслы и у меня ничего не болит… Женечка — такой же мнительный мальчик: весь в меня. Весь в меня. Я уже скучаю по нему. Я не видела его три дня. Я вспоминаю, как мне было страшно, томительно и скучно, когда меня, еще девочку, мама привела в церковь, и там было темно, а какие-то старухи, вероятно, из прихода, подвизавшиеся здесь, раздевали статую, что стояла в нише. Сначала я подумала, что это человек, и очень испугалась, что его раздевают прямо в храме. Но это была статуя, слава Богу. Это был Никодим. Это был он, к тому моменту совершенно голый, ссохшийся потрескавшимся деревом, склонивший голову в шитом прозрачном куколе. Никодим плакал.
Фамарь Никитична припадала к его тоненьким косолапым ножкам и лобызала их.
— Мама, почему он плачет? — спрашивала Лидочка.
— Потому как ему больно и горестно, — отвечала Фамарь Никитична.
— Горестно — почему?
— За грехи наши горестно, за ослушание и непослушание, а еще за гордость нашу…
— И холодно еще… наверно… — добавляла Лидочка.
— Ну да, холодно, не жарко…
— Иди сюда, пташка Божия, иди, я тебя обниму, — говорила Лиде одна из своры старух, замотанная в черный шерстяной платок.
— Не хочу!
— Иди, не бойсь!
— Нет! Не пойду в глушь, в страшную темь — там лешие, упыри, бесы и покойники, я здесь останусь, около мамы!
«Все я матушку бужу: уж ты, матушка, встань, ты — спасена душа — встань, уж к вечеренке звонят. Люди сходятся. Богу молятся. Все спасаются!»
Женя открыл калитку на улицу.
Фонари только что включили, и они неровно мерцали, разгораясь в полную силу.
Было пустынно с беспорядочно летающим мокрым снегом. Дорога поднималась на холм черной бездонной скважиной. Жене показалось, что по дороге кто-то идет в сторону лесопоселка. Это было странно, потому что в это время на станции УЖД не могло быть поездов да и попутные машины с лесоучастков, на лесоучастки ли отсутствовали.
— Откуда он мог взяться? — Женя остановился у калитки.
Меж тем, выйдя в свет фонарей, человек остановился — теперь его можно было разглядеть: на нем было короткое пальто старого фасона, на ногах сапоги, поверх которых были напялены военные ботинки, на голове — лысая шерстяная шапка, из-под которой выглядывал платок.
