Сухой, горячий, обжигающий лицо ветер шевелил седые волосы человека, столь напоминавшие заросли кустарника на городище, гнал песчаную метель, трубно гудел в платинового отлива ковыле, пригибая его к самой земле, поднимал с обложенных досками могил высохшие цветы и выцветшие ленты, платки.
В этом косматом богатыре Карадагов тут же и узнавал старожила здешних мест Максимилиана Александровича Волошина, кланялся ему, приглашал в раскидистую тень можжевелового дерева и предлагал угоститься теплым массандровским портвейном. Максимилиан Александрович с улыбкой, которая, впрочем, никогда и не сходила с его лица, смотрел на Карадагова, видимо, пытаясь вспомнить, откуда он мог знать этого человека, складывал ладонь козырьком над глазами, дабы не быть ослепленным полуденным солнцем, миролюбиво покачивал своей львиной головой, произнося при этом: «Не откажусь, не откажусь».
Итак, они располагались на земле, разложив на устланной клеенкой раскладушке посильные угощения — брынзу, лаваш, чеснок, зеленый лук, соль в спичечном коробке, фрукты. Карадагов извлекал из карманов своих тренировочных штанов два граненых стакана, тщательно протирал их краем майки и разливал красный крымский портвейн со вкусом недоваренной свеклы, карамели и перебродившего винограда.
Как известно, во сне события развиваются вопреки существующим законам времени, и посему Карадагову казалось, что Максимилиан Александрович бесконечно долго опорожнял содержимое своего стакана, то есть при помощи бесчисленного количества глухих, более напоминавших щелкающие звуки пульса глотков. Мыслилось, что за это время можно было выпить уже не одну бутылку, но ничего не менялось, и стакан по-прежнему казался почти непочатым. Может быть, все дело было в усах Волошина и его бороде, которые препятствовали проникновению портвейна, впитывали его подобно губке, распускали гирлянды непрозрачного янтаря или сердолика на перекатах седых, вымоченных в соляном растворе волос, припорошенных зубным порошком «Жемчуг».
Затем приходилось закусывать соленой, с вкраплениями каких-то горных трав, брынзой, перемотанной стрелами зеленого лука.
Стрелы пронзали.
Копья римских легионеров пронзали благоразумного и безумного разбойника.
Максимилиан Александрович наконец допивал свой стакан и с полнейшим удовольствием ощущал, как теплый перебродивший сахар разливался по всему его огромному телу, соделывая оное слабым, податливым, как бы сотворенным из растопленного воска или распаренного на батарее парового отопления пластилина.
