Тайнозритель | страница 158



Но за что?

Думаю, за то, что я без разбора сваливал хлебный мякиш в кучу с пляжным инвентарем, превратив тем самым сумку из мешковины с отпечатанным на ней по трафарету портретом Демиса Руссоса в «вертеп разбойников». Впечатление от содеянного также усиливала черная масляная краска, которая, растекшись и засохнув самым немыслимым образом, превращала бороду певца в непроходимый можжевеловый лес, а брови — в заросли жасмина.

Карадагов сидел в тени можжевелового дерева рядом со столовой, ел хлеб и запивал его вином.

Он вполне мог напоминать разбойника, который добывал деньги на выпивку вовсе не сбором бутылок на пляже, но воровством и даже разбоем. Например, пользуясь темными крымскими ночами, он нападал на отдыхающих, возвращавшихся по литфондовскому парку домой после последнего сеанса в летнем кинотеатре, угрожал кухонным ножом, отбирал кошельки и золотые украшения.

Впрочем, продолжалось это недолго.

Однажды в числе атакованных им оказались известные фигуристы, олимпийские чемпионы Людмила Пахомова и Александр Горшков, которые отдыхали в Доме творчества писателей. Узнав своих кумиров, Карадагов раскаялся совершенно, выронил нож, более того, он попытался вернуть великим спортсменам все награбленное за эту ночь.

Благоразумный разбойник.

Безумный разбойник.

Благоразумие первого заключалось в его полнейшем раскаянии и уверении в искупительном характере сопригвождения перед лицом страданий, переносимых Спасителем.

Безумие же второго было следствием его жестокосердия, неверия в Воскресение, что также именуется Пасхою. А еще было результатом нестерпимой боли, которую ему причиняли римские легионеры, специальными молотками-шутейниками переламывавшие ему голени.

Можно ли было осуждать его за это безумие, ставшее следствием страданий, повлекших за собой помутнение рассудка?

Всякий раз я отвечал себе — нет, нельзя осуждать безумного за его же безумие, вне зависимости от того, следствием чего стало его помутнение рассудка.

Безумный разбойник кричал, изрыгал хулу на Господа, сквернословил, корчился под забиваемыми в стопы и запястья гвоздями, возводил очи горе.

Горная река Когайонон вытекала с северной оконечности Карадага, змеилась вдоль трассы Судак — Феодосия, пробиралась сквозь распадки Тепсеня, уходила в бетонное русло, проложенное через парк Дома творчества, и впадала в море рядом с прокатом лодок и водных велосипедов.

Карадагов спал на раскладушке в тени можжевелового дерева рядом со столовой «Волна». Ему снился исполинского сложения бородатый босой человек, завернутый в сооруженный из давно вышедшей из употребления простыни хитон.