— Ты жесток ко мне, Парменион. Но ты прав. Я люблю тебя, как брата, и все же не вижу в тебе спартанца. Я понимаю это головой, но мое сердце…
— Тогда почему другие — те, кто не приходится мне другом, — должны принимать меня?
— Дай нам время. Дай нам всем время. Но знай одно: что бы ты ни решил, я с тобой, — мягко проговорил Гермий.
— В этом я никогда не сомневался. Отныне можешь звать меня Савра — в твоих устах это не звучит обидно.
— Я буду на твоей стороне во время соревнований и буду молиться Афине Дорог о твоей победе, — произнес Гермий с улыбкой. — Теперь, позволишь ли остаться с тобой?
— Нет — но спасибо тебе. Я останусь здесь немного с Отцом Зевсом, и буду думать, буду молиться. Увидимся в доме Ксенофонта через три часа после полудня перед соревнованием.
Гермий кивнул и побрел прочь. Парменион посмотрел ему вслед, затем переключил внимание на просыпающийся город.
Спарта. Дом героев, родина лучших воителей, когда-либо ходивших по земле. Отсюда, менее столетия назад, легендарный Царь-Меченосец двинулся к Фермопильскому Ущелью во главе трехсот воинов и семи сотен илотов. Там эта малая сила лицом к лицу столкнулась с персами, числом более четверти миллиона.
И все-таки они держались, отбрасывая врага, пока, наконец, персидский царь Ксеркс не выставил против них своих Бессмертных. Десять тысяч лучших воинов Персии, отобранных со всей великой империи, превосходно натренированных, элитных бойцов. И спартанцы посрамили их. Сердце Пармениона затрепетало, когда он представил себе этих суровоглазых мужей в литых бронзовых шлемах, их кроваво-красные накидки и сверкающие мечи. Мощь Персии — мощь всего мира! — сломалась о мечи Трехсот Спартанцев. Он повернулся на юго-восток. Там, скрытый сейчас от глаз, находился монумент Царю, который погиб в том бою. Преданные греками, спартанцы были окружены и вырезаны все до одного. Они знали о предательстве, и приближенные убеждали Царя покинуть поле боя. Сказанные им тогда слова запали в сердце каждого спартанца: «Спартанец покидает бой со щитом — или на щите. Никакого отступления не будет». Парменион находил своеобразную иронию в том, что наиболее почитаемый им герой и самый лютый враг делили ту же кровь и то же имя — Леонид. И временами он предполагал, что Царь-легенда мог быть таким же жестоким, как и его тезка-потомок. Парменион надеялся, что герой все же не был таким.
Парменион взобрался на верхнюю точку акрополя и посмотрел на город, окружавший холм. Менее 30 000 человек обитали здесь, но они держали в страхе всех от Аркадии до Малой Азии, от Афин и до Иллирии. Ни одна спартанская армия никогда не была разбита в открытом бою равным по численности противником. Спартанский пеший воин — гоплит — был опаснее трех афинян, пяти фиванцев, десяти коринфийцев и двадцати персов. Эти таблицы сызмальства вбивались в головы спартанских детей и запоминались ими с гордостью.
