— Конечно, они будут ему благоволить! Гриллус сказал, что сам Агесилай придет смотреть — не думаешь же ты, что судьи допустят унижение царского племянника?
Парменион положил руку на плечо Гермия.
— Так вот почему ты обеспокоен? Я проиграю. Пусть так. Но я не стану поддаваться.
Гермий сел у подножия статуи Зевса и достал два яблока из своего заплечного мешка. Он протянул одно Пармениону, который осторожно вгрызся в мякоть.
— Почему ты так упрям? — спросил Гермий. — Это всё твоя македонская кровь?
— Почему бы и не спартанская, Гермий? Всем известно, что ни один из этих народов никогда не сдавался.
— Это было сказано не в обиду, Савра. Ты же знаешь.
— Конечно нет, только не от тебя, — сказал высокий юноша, пожав другу руку. — Но посуди сам, вы все зовете меня Савра — «ящерица» — и думаете обо мне как о полуварваре.
Гермий отстранился, его лицо отражало боль.
— Ты мне друг, — запротестовал он.
— Это не считается, Гермий, это не ответ. Ты не можешь исправить то, кем являешься, — ты спартанец, чистокровный, с родословной героев, уходящей корнями в древность далеко за Фермопильское сражение. Твой собственный отец ходил в походы с Лисандром и не знал поражений. Возможно, у тебя есть друзья среди илотов и других низших классов. Но ты все равно видишь в них только рабов.
— Твой отец — такой же спартанец, который вернулся из похода на щите, и все его раны были спереди, — возразил Гермий. — Ты тоже спартанец.
— И у меня македонская мать. — Парменион задрал тунику, поднимая руки над головой. Его тело покрывали ссадины и кровоподтеки, а правое колено заметно разбухло. Его угловатое лицо также было в кровоподтеках, правый глаз почти закрыт. — Это метки, которые я получил за свою кровь. Когда меня забрали из дома матери, мне было семь лет. С того дня по сегодняшний я никогда не знал солнца, которое грело бы мне тело, не покрытое ушибами.
— Я тоже получал синяки, — сказал Гермий. — Все спартанские юноши должны их сносить — иначе переведутся спартанские мужи, и мы утратим свою славу. Но я услышал тебя, Сав… Парменион. Похоже, Леонид ненавидит тебя, и он могучий враг. Ты должен пойти к нему и попроситься в услужение. Тогда это прекратится.
— Никогда! Он поднимет меня на смех и вышвырнет на улицу.
— Да, он это может. Но, даже если так, побои прекратятся.
— Ты бы сделал это, окажись на моем месте?
— Нет.
— Тогда почему я должен? — процедил Парменион, и его холодные глаза застыли на лице друга.
Гермий вздохнул.
