— Ты хорошо вел ее.
Юноша спешился. — Она хороша. Очень хороша.
— Тогда она твоя. Скажи ей об этом.
— Она поймет?
— Конечно, нет. Но она услышит твой голос и по твоему прикосновению поймет, что ты остался ей доволен.
— У нее есть имя? — спросил Парменион, пробегая пальцами по темной гриве.
— Это Белла, фракийская лошадь с сердцем льва.
Они стреножили лошадей и сели вместе под кипарисом. Парменион вдруг почувствовал себя нехорошо. Зачем он здесь? Что за интерес питает к нему легендарный афинянин? Он не хотел оказаться соблазненным Ксенофонтом, тогда пришлось бы оттолкнуть столь могущественного покровителя…
— О чем ты задумался? — вдруг спросил военачальник.
— Я думал о лошадях, — солгал Парменион.
Ксенофонт покачал головой.
— Не бойся меня, парень. Я твой друг — и не более того.
— Ты что, бог, способный читать мысли?
— Нет, я полководец, а твои мысли легко узнать, ибо ты юн и наивен. Во время сражения с Леонидом ты боролся с выражением триумфа на своем лице. Ошибка была в том, что, превратив черты лица в маску спокойствия, твои глаза все равно лучились честолюбием. Чтобы подавить свои эмоции, ты должен сначала одурачить самого себя и, глядя на ненавистного врага, представлять в уме, что он твой друг. Тогда твое лицо смягчится, и ты сможешь улыбаться естественнее. Не пытайся казаться невозмутимым, ибо это даст врагу повод думать, что ты что-то скрываешь. И, когда можешь, старайся использовать толику правды; это лучшая из всех уловок. Но это уже пища для размышлений на другой день. Ты удивлен, почему вдруг Ксенофонт заинтересовался тобой? Ответ неоднозначен. Я видел, как ты борешься с Леонидом, и твое видение битвы тронуло меня. Война — это искусство, а не наука; и это ты уловил на инстинктивном уровне. Ты изучил Леонида и просчитал его повадки. Ты принял риск — и он прекрасно оправдался. К тому же, ты замечательно использовал кавалерию, — а это большая редкость для Спарты.
— Это не впечатлило аудиторию, — вздохнул Парменион.
— И в том тебе урок, стратег. Ты выиграл, но значимую долю славы отдал скиритаям. Это было неразумно. Если рабские расы однажды уверуют, что они могут быть равны спартанцам, они поднимут мятеж. И тогда такие полисы, как Афины или Фивы, снова объединят силы для вторжения в земли Спарты. Это вопрос баланса сил — вот что понимали воины в толпе.
— Значит, я был неправ? — спросил Парменион.
— В игре? Нет. В жизни? Да.
— Почему в таком случае ты отдал победу мне? — озадачился юноша.
