— Ее больше нет здесь; она ушла. То, что ты видишь сейчас, — это только одеяние, которое она носила. Нет ничего страшного в том, что ты накроешь ее покрывалом.
Его голос был добр, и Парменион смахнул слезы и посмотрел снизу вверх на Афинянина.
Нежно Парменион поднял белое покрывало и накрыл им застывшее лицо.
— Поговорим немного, — сказал Ксенофонт, выведя подростка во двор и присев на каменное кресло. Сейчас афинянин был одет в длинный темно-синий плащ поверх белой льняной туники и ременные сандалии из превосходной кожи, доходящие ему до икр. И все же он и сейчас выглядел солдатом до мозга костей. Он держал меч Леонида, который вложил в руки Пармениона.
Юноша положил его сбоку, даже не взглянув. Ксенофонт кивнул.
— Он будет значить для тебя много больше в будущие дни. Только дай время. Ты молод, Парменион, и жизнь припасла немало невзгод. Но никто никогда уже не прикоснется к тебе так, как она. Однако ты смышленый парень и знаешь, что все люди умирают. Я говорил с твоей соседкой о матери; она тяжело болела.
— Я знаю обо всех ее болях. Знаю о ее борьбе за жизнь. Я хотел… Я хотел построить что-нибудь для нее. Дом… Не знаю. Но я хотел сделать ее счастливой, дать ей то, чего она желает. На рынке была ткань, которую она очень хотела, окаймленная золотым шитьем; сияющая ткань, из которой можно было сшить платье для царицы, как говорила она. Я украл ее. Но она вернула ткань назад. У нее не было ничего.
Ксенофонт закачал головой.
— Ты слишком мало видишь: у нее был муж, которого она любила, и сын, о котором заботилась. Думаешь, она хотела большего? Хм, да, возможно, хотела. Но этот мир коварен, Парменион. Всё, что может ждать от него мужчина — или женщина — это лишь малую толику счастья. Как сказала твоя соседка, твоя мать была счастлива. Она ничего не знала о твоих… неурядицах… с другими юношами. Она пела, смеялась; танцевала на празднествах. Да, она мертва — и больше не споет. Но также и боли больше не почувствует. Она не состарилась, не увяла и не пережила собственного сына.
— Зачем ты пришел сюда? — спросил мальчик. — Ты мог бы просто отправить меч.
Ксенофонт улыбнулся:
— Конечно, мог. Пойдем со мной в дом, Парменион. Мы поужинаем, и ты расскажешь мне о своей матери. Важно, чтобы мы поговорили о ней и вознесли по ней наши молитвы. Тогда боги узнают, какой замечательной женщиной она была, вознаградят ее прекрасным вином — и платьем из сияющей ткани, окаймленной золотым шитьем.
