— А я ни одному мужику душу свою не открою, — перебила ее Клава, — что же, я враг себе?
Оля замолчала. Ушла в себя. Клава пыталась ее тормошить, но скоро и сама задумалась. Они удачно сели в полупустой «Икарус». За окнами была Москва. Неуютный, безобразный от тех страстей, что в нем открыто бушевали, но все-таки великий город.
Дома женщин ждал сюрприз. Дориана Ивановича не было, а за столом сидел и доедал единственную оставшуюся от вчерашнего пиршества курицу белокурый мужчина с узкими монгольскими глазами.
— Привет, — сказал он оторопевшим дамам.
— Вы, кажется, Митя, — неуверенно сказала Клава.
— Именно.
— Вы, кажется, врач.
— Шарлатан, экстрасенс и фокусник, так будет точнее.
Мужчина вгрызся в куриную ногу.
— Однако, — заметила разочарованно Клава, — эту курицу я оставила для нас с Олей.
Митя что-то сказал, но с набитым ртом звуки отчетливо произнести не мог.
Оля прошла в комнату отца. У нее не было ни малейшего желания общаться с этим странным типом. Оля долго и тяжело привыкала к новым знакомым и вещам. Но так было раньше. Комната, в которой она прожила почти всю жизнь, стала для нее чужой. Самый близкий человек — мать — стала чужой.
Маму можно понять. Она очень любила Сережу. Она ничего не понимала и не хотела понять. Во всем винила Олю. И, как бывает у цельных натур, не могла уже спокойно видеть свою дочь. Та ее раздражала до ненависти.
Раздался звонкий смех Клавы. Шарлатан Митя чем-то рассмешил ее. Оля лежала неудобно. Рука затекла, но ей лень было вытащить руку. А Клава все смеялась и смеялась.
Неожиданно раскрылась дверь, и Оля увидела Митю. Его пронзительный, почти прожигающий взгляд поразил ее. Не прост ты, Митя, не прост.
Не гляди на меня с упреком,
Я презренья к тебе не таю,
Но люблю я твой взор с поволокой
И лукавую кротость твою, —
продекламировал фальшивым голосом Митя.
— Кривляетесь? — спросила Оля. — Зачем?
— Вам не нравится? Ведь это же Есенин?
— Вы мне не нравитесь, — Оля взглянула на свои голые ноги и неприлично распахнувшийся халат, — убирайтесь отсюда, — сказала она, правда, не повышая голоса.
— Все нормально, — сказал Митя, — ваш папа звонит мне, кричит, что его дочь не в себе, вчера у нее была истерика, а сегодня с утра пораньше вместо того, чтобы опохмелиться, она читает «Черного человека». Ну и я, некоторым образом обязанный господину Снегиреву, не жрамши, лечу на всех крыльях и вижу…
Он бесстыдно стал рассматривать ноги женщины.
— И. вижу зеленоглазую блондинку, «такую же простую, как сто тысяч других в России».
