— Тебе что, здорово интересно было на войне? — осклабился Деев.
— Представь себе, да. Тяжело было, страшно, но… интересно.
— Хреновину порешь! Вы с Сергеем любили философию разводить по любому поводу, вот и теперь чушь городишь. Может, в штабах тыловых или где-нибудь около фронта и было кой-кому интересно, а на передовой… — он задумался. — Знаешь, идиоты мы были все-таки, мальчишки сопливые! Сами под пули лезли! Разве не так? — у Деева запрыгали губы, и он опрокинул стопку.
— Не так! — стукнул по столу Володька. — Мы выше себя брали!
— А ну тебя! Романтик ты моря, — пренебрежительно бросил Деев.
Вышли они из ресторана нельзя сказать, чтобы пьяные, но сытые, и это ощущение сытости пьянило больше, чем водка.
— Зайдем к тебе, хочу твою маму повидать, — сказал Деев, и они отправились к Володьке домой.
Володькина мать обняла Деева, поцеловала, но ни словом не обмолвилась о ранении. Деев, видимо, оценил это и, когда благодарил ее за теплые письма и посылку, не мог сдержать дрожь в голосе, даже прослезился, чем очень удивил Володьку. Грубоватый, всегда насмешничавший над другими, с излюбленным своим словечком «засранец», Деев вдруг размяк, растрогался и был совсем не похож на себя.
— Вова, ты знаешь, что этот молодой человек, — она показала на Володьку, — не желает учиться в архитектурном?
Володькина мать обращалась к Дееву на «ты», так как знала его с третьего класса. С Сергеем же познакомилась, когда ребята были в восьмом, и величала его на «вы».
— Слыхал, — ответил Деев.
— Что скажешь по этому поводу?
— Трудно ему будет…
— Разумеется, но разве из-за этого «трудно» можно бросить институт, в который он поступал два раза?
— Мама, мне и вправду стал неинтересен архитектурный, — вмешался Володька.
— Почему так вдруг? — с недоумением спросила она.
— А вот этого объяснить не могу. Неинтересен, и все, — упрямо повторил Володька и перевел разговор на другое.
Мать не стала продолжать, но Володька понимал ее разочарование — выходило, что он испугался трудностей, а это было не так, действительно архитектура перестала его занимать. И для чего тогда мучиться, учиться рисовать и чертить левой, когда нечем прижать рейсшину, накапать тушь в рейсфедер и прочее, прочее…
Деев начал рассказывать что-то про училище. Вспоминал его плохо, не раз вырывались крепкие словеса, которыми крыл он почем зря всех, начиная от начальника и кончая отделенными. Для Володьки училище прошло легко. После двух лет кадровой службы все было знакомо и оказалось гораздо проще полковой школы на первом году службы.
