Василий Иванович вернулся домой с рынка. Он довольно улыбался. Простояв на рынке весь день, он продал люстру из гостиной. Ему за нее хорошо заплатили. Его улыбка стала шире, когда он увидел Киру, и он приветливо кивнул ей. Мария Петровна поставила перед ним миску с горячим супом. Она спросила робко:
– Не хочешь ли немного супа, Кира?
– Нет, спасибо, тетя Маруся. Я только что пообедала.
Она знала, что у Марии Петровны осталась только одна порция супа, припасенная для Василия Ивановича, и она видела, что Мария Петровна вздохнула с облегчением.
Василий Иванович ел, разговаривая с Кирой так, словно она была его персональной гостьей; так он разговаривал лишь с немногими из их гостей, поэтому Мария Петровна и Ирина тревожно наблюдали за улыбкой, столь редкой на его лице.
Он усмехнулся:
– Взгляни-ка на Иринины рисунки. Малюет весь день напролет. Неплохо, а, Кира? Это я про рисунки. Как Виктор в институте? Не последний, надеюсь… Ну ладно, и в нас еще кое-что осталось. Да, в нас еще кое-что осталось.
Он внезапно наклонился вперед над супом, его глаза сверкнули, голос понизился:
– Ты читала вечерние газеты, Кира?
– Да, дядя Василий. Вас что-то заинтересовало?
– Новости из-за границы. Конечно, в этой заметке не сказали многого. Они бы ни за что не пропустили. Но ты-то умеешь читать между строк. Лишь взгляни в нее и запомни мои слова. Европа зашевелилась. Ждать осталось недолго… и скоро…
Мария Петровна нервно закашляла. Она привыкла к этому; в течение пяти лет она слушала то, что Василий Иванович вычитывал между строк – о грядущем освобождении, которое так и не приходило. Она вздохнула, даже не пытаясь спорить. Василий Иванович довольно усмехнулся:
– И когда это произойдет, я готов начать опять с того момента, когда пришли они. Это будет нетрудно. Конечно, они закрыли мой магазин и растащили всю обстановку, но… – Он наклонился ближе к Кире, шепча: – Я знаю, куда они унесли ее. Я знаю, где все это сейчас.
– Вы знаете, дядя Василий?
– Я отыскал манекены в государственном обувном магазине на Большом проспекте, а кресла – в фабричной столовой на Выборгской стороне; а люстра – люстра в новом Табачном тресте. Я не зря терял время. Я готов. Как только времена изменятся – я буду знать, где все это найти, и я снова открою свой магазин.
– Это чудесно, дядя Василий. Я рада, что они не разломали вашу мебель или не сожгли ее.
– Да, на мое счастье, они не сделали этого. Она все еще почти как новая. Я видел трещину на одном из манекенов – это позор, но это можно исправить. А… о, это самая забавная вещь, – он лукаво захохотал, как будто ему удалось перехитрить своих врагов, – вывески, Кира, ты помнишь мои вывески – позолоченное стекло с черными буквами? Так вот, я даже их нашел. Они висят над кооперативом около Александровского рынка. На одной стороне читаем: «Государственный кооператив», но с другой, с другой стороны все еще видно: «Василий Дунаев. Меха».
