— Позавчера имел счастье лицезреть тебя по ящику. — Герман Павлович указал на телевизор. — Что ж ты, милый, во втором раунде про свою левую забыл?
— Не забыл… — ответил Виктор и опустил голову. — Он в ближнем захватывал… а потом я не хотел сначала… думал, подождать надо…
— Ну, это дело твое… Ко мне-то зачем пришел? — Герман Павлович прошелся по комнате, взял с кушетки газету, свернул ее, положил на журнальный столик, вновь посмотрел на Виктора. — Прощения, что ли, просить? Так мне твоего прощения не надо… Можешь у Лыжникова прощения попросить… Ему, наверное, тоже твое прощение не надо… Да и зачем тебе прощения просить? Тебе это теперь вовсе уж ни к чему. — Герман Павлович разговаривал презрительно и зло.
Виктор стоял, опустив голову, сжав кулаки. Герман Павлович снова прошелся по комнате, налил из графина в стакан воды, выпил. Посмотрел на Крохина. Тот стоял и молчал.
— Ну, что молчишь?
— Ничего…
— Ну, говори, зачем пришел-то?
Виктор поднял голову и усмехнулся:
— Да так… повидать зашел… Рядом в городе оказался, дай, думаю, зайду…
— А-а, ну тогда понятно… — Герман Павлович опять пошел по комнате, искоса поглядывая на Виктора. Тот все так же стоял на пороге.
— А третий раунд на пятерку провел… молоток… — сказал Герман Павлович.
— И на том спасибо, Герман Павлович… — глухо проговорил Виктор. — За все спасибо… До свидания…
Он повернулся и пошел из комнаты. На секунду задержался у зеркального трюмо, стоявшего рядом с вешалкой, потом долго возился с замком.
— У тебя случилось что-нибудь? — спросил Герман Павлович.
Виктор наконец открыл дверь и вышел.
Герман Павлович прошел в прихожую задумавшись, потирая подбородок. Отворил дверь. По лестнице разносились дробные шаги. Это спускался Виктор Крохин.
Герман Павлович затворил дверь. Проходя мимо трюмо, стоявшего у вешалки, он вдруг увидел золотую медаль, лежавшую на самом краешке. Он взял эту медаль, подержал на ладони. На ней был изображен человечек в боксерской стойке…
…Окрашенные красноватым светом фонаря, со дна пластмассовой ванночки всплывали белые бумажные треугольники, на которых медленно проступало изображение. Руки заботливо, аккуратно взяли одну из фотографий, вынули из ванночки, поднесли ближе к свету фонаря, стоявшего на краю стола.
Шестнадцатилетний паренек Мишка Рубцов, нахмурившись, сосредоточенно рассматривал фотографию. Теперь на ней хорошо виден четырехлетний карапуз, топающий по дорожке сквера и вцепившийся в сильную, жилистую мужскую руку. Самого мужчины не видно — только крепкая надежная рука, за которую ухватился карапуз.
