— Степан Егорыч твой любимый… Даже в дом заявился, наглости хватило… Они вдвоем собрались и уехали… — Федор Иванович достал платок, трубно высморкался, красными глазами посмотрел на Виктора. — Разве ж это по-людски, а? Разве я ей плохой муж был? Обижал или что другое плохое делал?
Виктор медленно побрел из комнаты.
— Зарплату до копейки в дом тащил, с работы — домой, из дома — на работу… Э-эх! — Он опять высморкался, сказал спокойнее: — Она тебе там записку написала… На кухне лежит…
Виктор пошел на кухню, разыскал среди груды немытой посуды скомканную записку.
«…Витенька, милый, драгоценный мой, ты меня поймешь и простишь. Ты теперь вон какой сокол стал, крылья вон какие выросли… А без меня человек один мается, мучается… Люблю я его, Витенька, все эти годы любила… А теперь вот взяла и решила. Ты меня не обессудь. Ты теперь взрослый, умный, все поймешь… Не ругай сильно. Приезжай. Вот адрес…».
Виктор несколько раз перечитывал записку, хмурился, губы плотно сжаты, под скулами ходили желваки. Он стоял у окна и все читал и читал. В кухню вошла Татьяна, бесшумно приблизилась к нему, обняла за плечи, прижалась щекой к спине.
— Чаю тебе приготовить? — спросила она.
Виктор не ответил. Татьяна зажгла плиту, загремела чайником.
Виктор смотрел в окно, на ползущую к горизонту вереницу одинаковых белых домов с необъятными пустырями и широкими улицами.
— Витя, медаль покажи, — попросила Татьяна, стоя у плиты.
— Что? — очнулся Виктор. — Ах, медаль… да, да…
Он вдруг пошел в прихожую, обернулся:
— Ты подожди меня, я скоро…
— Витя, подожди… — сказала Татьяна, но дверь уже захлопнулась.
…На проспекте он долго ловил такси, метался от одной обочины к другой.
…Герман Павлович проснулся от длинных, нетерпеливых звонков.
— Вера, открой же! — крикнул он, приподнимаясь на кушетке.
Никто не отозвался. Герман Павлович поднялся и пошел в прихожую.
— Вера! — еще раз позвал Герман Павлович, заглянув на кухню. — Черт, надолго же я заснул…
Звонок загремел снова.
— Сейчас, сейчас, — поморщился Герман Павлович и открыл дверь.
На пороге стоял Виктор Крохин. Он смотрел на Германа Павловича с испугом и ожиданием.
— А-а… — протянул Герман Павлович, и выражение лица сделалось еще более кислым. — Здравствуй…
— Здравствуйте, Герман Павлыч… — Виктор все еще переминался на пороге, не решаясь войти. Да и Герман Павлович его не приглашал.
— Заходи… — наконец сказал тренер и первым пошел в комнату.
Виктор вошел, снова остановился на пороге.
