Со старухой он столкнулся прямо в дверях. От удивления она чуть не выронила кубан с молоком:
— Куда это?
— Я, Прохоровна, отлучусь на пару деньков… Дело одно срочное… Ты вот что… утречком подойди к сельсовету, ключи Авдею отдай… А то я сельсовет-то запер и ключи унес… Скажи, через два дня буду…
— Далеко ли, Степан Егорыч? — Старуха вконец ошалела.
— В Москву, Прохоровна… в Москву…
Больше Дарья Прохоровна ничего спросить не успела. Степан Егорыч вышел из дома.
Он быстро и ровно шел по улице, не хромал. Никогда не подумаешь, что так может ходить человек без одной ноги. Он словно помолодел. Выпрямился. Плечи стали шире. Проходя мимо клуба, он оглянулся на освещенные окна и вдруг улыбнулся каким-то своим мыслям…
…В транспортном цехе завода грохотал конвейер. Люба стояла на бункере. Справа от нее — высокий штабель сложенных и отутюженных мешков. Люба брала мешок, встряхивала его, надевала на металлический квадратный рукав бункера и рвала на себя заслонку. С каменным перестуком в мешок сыпался сахар. Люба ловко встряхивала мешок, пиная его коленкой. Закрывала заслонку. Пузатый мешок стоя плыл по ленте транспортера, вслед за целым рядом таких же мешков. Дальше были две швейные машины. Они пропускали мешки через себя, зашивая их, и две работницы ловко управляли этими швейными машинами, валили зашитые мешки набок, и они ползли по брезентовой ленте дальше, в темную глубину склада. А Люба хватала следующий мешок, надевала его на рукав бункера, с силой дергала на себя заслонку. Сахарная пыль густым туманом висела в воздухе, оседала на руки, на халат и косынку.
Рядом по цементному полу цеха, будто зеленые жуки, сновали электрокары. Они развозили штабеля пачек с коробками рафинада. Лица у всех были покрыты слоем белой пудры.
Под потолком цеха гремел другой транспортер. По нему нескончаемым потоком сыпался в металлический бункер белый рафинад.
— Люба! — кричал один из шоферов электрокара, останавливаясь напротив бункера. — Витька небось шмоток заграничных тебе понавезет, а?
Весело смеялись работницы.
— Нужны мне его шмотки! — отмахивалась Люба, но счастливая улыбка мелькала на лице. — Теперь, слава 60- гу, самостоятельный стал. Хоть остаток дней и для себя пожить можно!
— Хорошенький остаток! — смеялись работницы.
— Люба! — кричала одна из работниц, Вера Молчанова. — Он теперь небось деньжища огребать будет!
— Да не нужны мне его деньги! — криком отвечала Люба, чтобы перекрыть грохот сахара в бункере, и хмурилась. — Хорошо, что хоть теперь ему мои не нужны!
