— В общем, сейчас все будет зависеть от тебя, — говорил Герман Павлович. — Мнения в Федерации разделились. То ли посылать тебя, то ли Лыжникова… Выиграешь этот бой — и получай путевку на Европу.
— А если проиграю? — мрачно спросил Виктор.
— Мысли эти оставь. И нервы мне оставь. Твое слабое место — ближний бой, сам знаешь…
— А ленинградец типичный силовик, — вставил массажист. — Здесь не болит?
— Нормально, — ответил Виктор. На кушетке лежал длинный, жилистый парень с драчливым подбородком и пристальным взглядом темно-серых глаз. Красивый парень.
— Но! — Герман Павлович поднял палец вверх. — Ты левша, а ленинградец этого не любит… Так что про левую не забывай…
В раздевалке разминались другие боксеры. Прыгали через веревочку, «танцевали» перед зеркалами, молотили груши. Под высокими сводами гулко отдавались удары кожаных перчаток, слышались голоса тренеров, отдававших команды.
— А если проиграю? — вновь спросил Виктор и приподнялся на локте.
— Значит, не поедешь на Европу, — ответил Герман Павлович.
— Ведь несправедливо, Герман Павлович! Все труды насмарку, столько лет! Я ведь моложе, я сейчас в самой форме!
— Ты моложе, а он опытнее. — В голосе Германа Павловича послышался холодок. — Ты так говоришь, словно уже проиграл.
— Э-эх, — вздохнул Виктор и повалился на спину.
— Хладнокровнее, Маня, хладнокровнее, — пошутил массажист. — Вы не на работе…
К Виктору подошел тяжеловес Потепалов, грузный, широкоплечий. Крупная голова, стриженная под короткий бобрик, широкий, раздвоенный подбородок. Он потрепал Виктора по плечу, спросил вполголоса:
— Вон твой Лыжников, в дальнем углу… Хочешь посмотреть?
— Нет, — ответил Виктор и отвернулся к стене.
Потом он стоял в углу, натирал подошвы ботинок канифолью, припрыгивал. Герман Павлович говорил вполголоса:
— У ленинградца бровь не в порядке, аккуратнее работай, не зацепи.
В предыдущем бою ленинградцу сорвали бровь, и она едва успела зажить, затянулась темной коркой. Виктор сразу же увидел эту темную полоску на брови Лыжникова, когда шел к центру ринга.
— И не дрейфь. — Герман Павлович похлопал его по плечу, улыбнулся. — Ты — моя надежда, старина, слышишь? И должен выиграть!
Ленинградец с ходу обрушил на него шквал ударов. Посылал пачку за пачкой. Он ринулся в бой без всякой разведки, двигался по рингу мягко, как-то эластично, ускользая от опасных Витькиных ударов слева. Народу в зале было мало, и поэтому бой проходил почти при полной тишине. Слышались чавкающие удары.
