…Степан Егорыч подъезжал к деревне. Бричка тряслась и громыхала на твердой, узловатой дороге, по обе стороны тянулись ржаные поля, издалека шелестел похолодавший к вечеру ветер. Степан Егорыч сидел на охапке сена, откинувшись на заднюю спинку брички и вытянув вперед ноги. Одна свешивалась и покачивалась, а другая — деревянный протез — торчала прямо, и ее время от времени хлестал конский хвост. Слева, вдали, тянулась полоса леса, и оттуда на поля разливалась первая вечерняя темнота, неуверенная, голубоватая.
Проезжая мимо длинных приземистых ферм, Степан Егорыч потянул на себя вожжи. Лошадь послушно встала. Он тяжело слез с брички и заковылял к скотным дворам, сильно припадая на протез.
Фермы еще строились. Вокруг — строительный хлам, обрубки досок, груды кирпича, корыта для цементного раствора. Зияли чернотой провалы окон. Степан Егорыч вошел вовнутрь, заковылял вдоль стены, оглядывая кирпичные стоки для воды, низкие барьерчики для кормушек. Попробовал на крепость несколько кирпичей. Один раз цементный раствор не выдержал и кирпич отвалился.
— Ччерт бы их побрал, — тихо выругался Степан Егорыч, бросил кирпич и вытер руки о штаны.
Потом он взгромоздился на свою бричку, поправил протез и дернул вожжи. Поджарый, светло-гнедой жеребец с места взял резвой рысью. Красноватое закатное солнце висело прямо за деревней, почти во всех домах светили огни.
Здание сельсовета было двухэтажное, первый этаж — кирпичный, а второй — деревянный. На крыльце стоял человек и курил.
Степан Егорыч поравнялся, остановил лошадь.
— Степан Егорыч, ты? — спросил человек с крыльца.
— Ну? — ответил Степан Егорыч, спускаясь с брички и привязывая лошадь к штакетнику.
Он поднялся на крыльцо, спросил, проходя в дом:
— Что это ты домой не идешь?
— А ты? — в свою очередь спросил человек.
— Я… У меня дом пустой, а тебя детишки ждут…
— «Детишки»! — хмыкнул человек. — Пять минут назад здесь колготили… У меня тут с нарядами на кирпич какая-то чехарда получается…
Они прошли в дом, долго поднимались наверх по скрипучей деревянной лестнице. На втором этаже было две большие комнаты. Одна, видно, для заседаний (вдоль стен — стулья, двухтумбовый канцелярский стол, в углу — знамя). В противоположном от стола углу стоял на высокой тумбочке телевизор. Экран светился. Слышался приглушенный голос диктора, режиссер выхватывал то боксерский ринг, то публику на трибунах.
В другой комнате стояли канцелярские столы. Все были убраны, кроме одного, заваленного бумагами, счетами, нарядами и расписками. Еще стояла на нем счетная машинка «Дзержинец».
