И учитель пошел к столу, размахивая зажатыми в кулаке фотографиями.
— Я ж тебе говорил, лопух, Грозный поехал в Александровскую слободу… — зашипел с соседней парты Колесов.
Вениамин Петрович плюхнулся на стул, схватил ручку и вывел жирную, в три клетки величиной, двойку.
— Итак, сударь, знакомство состоялось, — подытожил Вениамин Петрович и положил перед собой фотографии.
Класс перешептывался, сдержанно гудел. А историк начал одну за другой рассматривать фотографии. Молодая женщина рядом с вихрастым лейтенантом. Два кубика в петлицах. Потом этот же лейтенант целует молодую женщину, и она обнимает его за шею, и платок у нее сбился за плечи. А вокруг них — много людей. Кто-то пляшет под гармошку, нелепо раскинув руки, и вдалеке стоит шеренга штатских людей, и рядом с каждым на земле лежит вещевой мешок, и головы у всех острижены под «нулевку». Вениамин Петрович перевернул фотографию, прочитал коряво написанную строчку: «Мой родненький, любименький Сережа… август 41 г.». Историк нахмурился.
— Отдайте! — крикнул Витька Крохин и бросился к столу. — Отдайте! Не имеете права!
Он хотел схватить со стола фотографии, но историк накрыл их широкой рукой и холодно отчеканил:
— Выйди из класса.
У Витьки в глазах стояли слезы.
— Это не мои фотки… это мамы… — у него даже заплетался язык.
— Пойди сядь на место, — уже потеплевшим голосом сказал Вениамин Петрович. — После урока получишь.
— У-у-у! — Витька весь затрясся, затопал ногами, из глаз у него брызнули слезы. Он сжал кулачки, будто собирался броситься на учителя, и вылетел вон из класса.
Историк сидел в гробовом молчании, накрыв фотографии рукой. Потом посмотрел на Солодовникова, окаменевшего у стола, махнул рукой, приказывая ему идти на место, а сам поднялся и пошел из класса.
Он нашел Крохина в уборной. На подоконнике сидел Поляков и посасывал маленький окурок. Дым он пускал вверх по стенке, чтоб было незаметно. А Витька Крохин стоял, уткнувшись лбом в холодное стекло, и плакал.
Историк почувствовал, как мальчишка вздрогнул, когда он положил ему руку на плечо.
— Батя на фронте погиб? — нахмурившись, спросил он.
— Вам-то что? — всхлипывая, ответил Крохин.
— Ты в каком году родился-то, в сорок четвертом? — опять спросил Вениамин Петрович.
— Вам-то что… — глотая слезы, отвечал мальчишка.
— Значит, на побывку приезжал… — сам себе пробормотал историк и почему-то вздохнул, положил фотографии на подоконник, взъерошил волосы на голове мальчишки, добавил: — Ну, брат, извини… сам виноват, порядок нарушаешь… А обидеть я тебя не хотел, извини…
