Это Айя-София, церковь Божьей Мудрости. Бог живет здесь, и он не позволит вам выгнать Его.
Я знаю, ты не можешь этого увидеть. Ты видишь только стены, которые можно обрушить, и немногих людей в жалких доспехах. Так дай мне рассказать тебе о последней вещи, которую ты не можешь увидеть. О том, что делает этот город непобедимым.
Ты не можешь увидеть мою любовь к нему.
Она не тверда как камень. Она не воодушевляет, как история, не поддерживает, как слова Бога. Моя любовь сделана из самого воздуха, из ветров, дующих с востока и запада, из запахов, которые они приносят каждый сезон. Из солнца, которое проходит надо мной к Босфору, охватывает пламенем купол Божьей Мудрости, ложится на каждую колонну – веху нашей истории, превращает воды, что окружают и поддерживают нас, из голубоватой расплавленной стали наших мечей в зелень императорских глаз. На своем дневном пути солнце бросает ровный свет на весь город, задерживается, будто любовник, неготовый расстаться… а потом внезапно убегает, не в силах обернуться, стремясь поскорее вернуться назад, как всегда.
Как и я. Если я слишком устану, чтобы поднять меч, я лягу в брешь помехой твоей ноге; и если моей жертвы будет недостаточно, чтобы искупить мои грехи, возможно, ее хватит для одной Божьей милости: пусть я проведу свое время в чистилище камнем Константинополя. Под этим светом, вдыхая эти запахи, частью истории. Частью величайшего города на земле. Каким он был. Есть. И будет всегда.
Я – Константин Палеолог, император, сын Цезаря. Я – пекарь, канатчик, рыбак, монах, торговец. Я – солдат. Я – римлянин. Я – грек. Мне две тысячи лет. Я родился свободным только вчера.
Это мой город, Турок. Возьми его, если сможешь.
И Григорий думал…
Безносый человек тонет быстрее, чем любой другой.
Он предполагал, что так и будет. И здесь, в конце жизни, он это доказал. Туда, где его изуродовал человек, хлынула вода. Прощальное следствие жестокости, разрушившей его жизнь. Он чувствовал вкус моря, погружаясь в него, равные доли соли и горечи.
Он, некогда обожавший плавать, семь лет избегал моря. Все эти годы он многими способами ухаживал за смертью. Если нужно было подложить петарду под ворота, он подкладывал ее и зажигал фитиль. Если брешь удерживал какой-нибудь здоровенный турок, он вызывал его на бой, убивал – и вел за собой в атаку. Укрытый темнотой, он прокрадывался во вражеский лагерь и подслушивал тайные планы в разговорах у костров. Его тело покрывали шрамы, вздувшаяся червями плоть от ударов мечей, вмятины от ядер, зазубренные линии от наконечников стрел. Любой из них мог принести ему покой.
