Джустиниани вновь посмотрел на турок:
– Похоже, они готовятся стрелять, ваше величество. Вы не хотите уйти?
Константин покачал головой. Послышались возражения, но он возвысил голос:
– Друзья мои, если Господь решит убить меня первым выстрелом этого сражения, значит, он уже отдал наш город неверным. Мы увидим много выстрелов, прежде чем избавимся от врагов. Я и не буду вздрагивать ни от первого, ни от последнего.
В новой, тревожной тишине все вновь обернулись к глядящему на них жерлу. Но секунду спустя тишину нарушил скрипучий смех. Люди потрясенно уставились вверх – кроме Константина.
– Смеющийся голубь, – с улыбкой сказал император. – Он немного припозднился. Но весна наконец-то пришла.
* * *
– Ты слышишь ее, здоровяк? – прошептал Рашид. – Это смех первой девственницы Константинополя, которая увидит обнаженным твое мужское достоинство.
Ахмед опустил взгляд на ухмыляющийся рот и редкие зубы, торчащие, как пожелтевшие камни в Красном море. Один нарос на другой и торчал сквозь десну. По какой-то причине вербовщик Ахмеда так и не принял его первого ответа: мол, он здесь во славу Аллаха. Не принял и второго, выдавленного во время долгого марша от Эдирне: ему нужно золото, чтобы семья больше никогда не голодала. Для Рашида эти причины были важными, но вторичными. Главным для него за стенами Константинополя были греческие женщины, которых можно брать по своему усмотрению. Рабыни, которых он сможет грубо насиловать день за днем, пока не измотает, а потом продать. Рашид не мог поверить, что прочие не разделяют его похоть. Особенно этот крупный молчаливый мужчина, которого он выбрал своим телохранителем и мишенью для насмешек.
– Подумай о ней, Ахмед. – Он схватил мужчину за руку. – Смеется над тобой, сучка… Она будет смеяться по-другому, когда ты возьмешь ее, а? Они все дикие, эти греческие подстилки. Животные, стонущие во тьме. Молят, чтобы мы взяли их. Не то что наши жены – лежат, как камни…
Фарук, их болукбаши, зашипел, указал на свой бастинадо, который не задумываясь опускал на спину любого новобранца, когда им приказывали соблюдать тишину. Рашид закрыл свой зияющий рот, и Ахмед вернулся к наблюдению за небом. Он знал, что у коротышки нет и никогда не было жены. Но у Ахмеда жена была, и он вспомнил о Фарат, едва услышал зов голубя. В это самое время года их семьи сговорились, что они должны пожениться. Конечно, он и раньше знал ее, она была его троюродной сестрой. Но впервые он подумал о ней как о жене, когда голуби пролетали их деревню, направляясь на запад.
