С любовью
только твой
Харбанс.
11.
>3.4.51
Сави,
последнее твое письмо не на шутку встревожило меня. Наверно, я сам виноват, написал тебе много лишнего. Не печалься, а лучше порви в мелкие клочья эти ненужные листки. Ты, как и всякий человек, — например, я или еще кто-нибудь другой, — занимаешь в мире единственное, для тебя одной предназначенное место. В том и состоит самый великий парадокс жизни, что каждый из нас, вопреки всем своим лихорадочным метаниям, точно соответствует занимаемому им месту, и действительная борьба происходит не между истинными и ложными, но между совершенно равноправными идеями. Нет, ни в чем, абсолютно ни в чем не могу упрекнуть тебя.
То, что ты сообщила о Сурджите, безмерно огорчает меня. В общем, что бы там ни было, приезжай, а если возможно, возьми с собой и Шуклу. Будь моя воля, я не позволил бы вам остаться в Дели ни на один день. Ради бога, немедля посоветуйся обо всем с би-джи и как можно скорей прими решение. Не скрывай от нее ничего, она непременно что-нибудь придумает. Обещаю, если приедешь, ничем не огорчать тебя, и без того я уже сделал тебя достаточно несчастной. Срочно устраивай все дела и выезжай. О жилье для троих я позабочусь заранее. В крайнем случае первые дни вы сможете пожить у «мамочки». Правда, она теперь тоже в расстройстве, потому что Бала потеряла аппетит. Но общение с вами пойдет ей на пользу, пусть немного отвлечется от забот. Если сегодня буду у нее, все ей расскажу.
Так сообщи же скорей, когда приедешь. В последние дни не знаю покоя ни минуты, душа вся горит. Жду твоего ответа с крайним нетерпением.
Горячо-горячо любящий тебя,
всегда твой Харбанс.
* * *
Я положил густо исписанные листки на разделявший нас столик. Пока я читал их, Нилима не отрываясь смотрела мне в лицо, ловя в нем каждый оттенок выражения. В ее широко раскрытых глазах были острое нетерпение и затаенная печаль.
— Ну так что? — торопливо, не дав мне ни минуты на раздумье, спросила она.
Читая письма, я не переставал напряженно, до головной боли, думать о своем и потому не сразу нашелся что ответить. Я смотрел в окно — туда, где еще так недавно виделись мне нежные белые перышки, подолгу парившие в воздухе и постепенно таявшие, обращаясь в мелкие блестящие точки…
— Ты считаешь, что я должна ехать? — настойчиво спрашивала Нилима таким тоном, будто от моего «да» или «нет» зависела ее судьба.
— Да, думаю, что тебе нужно ехать, — ответил я. — Если, конечно, найдутся деньги на билет. А других препятствий у тебя просто быть не должно.
