— Странный же ты человек! Вчера ворчал: «Зачем нам этот проигрыватель!» — а теперь сам с удовольствием слушаешь музыку.
— Ах, помолчи лучше, — сердито буркнул Харбанс и снова закрыл глаза.
— Вот уже три года, как мы женаты, — с упреком сказала Нилима, — и до сих пор не могу тебя понять.
— Я же сказал — помолчи! Ты никогда и не сможешь меня понять, — возразил Харбанс. Открыв глаза, он выпрямился в кресле, чтобы взять свой кофе.
— Мне тоже так кажется. Да и вообще никто не может тебя понять. — Нилима с нескрываемым раздражением принялась помешивать ложечкой в своей чашке.
— Значит, если ты не можешь меня понять, так и никто не может? Ха-ха!
— Спроси кого угодно.
— А зачем мне кого-то спрашивать?
— Ты всегда произносишь какие-то странные фразы!
— Ха-ха!
— А я не люблю это!
— Ха-ха!
— Вот и сейчас — зачем эти «ха-ха» да «ха-ха»?
— А почему ты не навесишь замок на свой рот?
— Будь твоя воля, ты всем навесил бы замки на рты.
— Ха-ха!
Нилима поморщилась в ответ и протянула мне чашку. Кофе был очень горячим. Потягивая его мелкими глотками, я напомнил Харбансу:
— Ты так и не сказал, зачем пригласил меня.
— Честно говоря, без какого-то особенного повода… — Харбанс вдруг беспокойно заерзал на стуле и, пытаясь скрыть свое волнение, несколько раз жадно прихлебнул кофе из чашки. — Просто мне захотелось поговорить с тобой по душам. В кафе вечно кутерьма…
— Но ты же сказал, что хочешь посоветоваться со мной о каком-то очень важном деле.
Отставив чашку в сторону, Харбанс взял в рот сигарету и, закуривая, возразил:
— Ну, не очень уж важном.
— О каком бы ни было, но все-таки о деле. — Я едва сдерживал злость. Судите сами — едва ли не силой вас принуждают тащиться через весь город, а потом оказывается, что и приезжать-то было незачем!
— Я просто хотел поговорить с тобой.
Нилима, видимо, угадала мою досаду.
— Нехорошо так, — упрекнула она Харбанса. — Раз уж ты в воскресенье заставил порядочного человека ехать из дому в такую даль, изволь объяснить ему наконец, ради чего.
— Я сказал тебе — помолчи! — снова прикрикнул на нее Харбанс.
— Ему хочется узнать твое мнение о его старой затее, — объяснила Нилима, взглянув на меня. — Он решил написать роман. Да уже и написал страниц пятьдесят, если не больше.
— Прекрати этот разговор! — рявкнул Харбанс.
— Что ты сердишься? Ведь сам же вчера признался мне, зачем тебе понадобился Мадхусудан. Разве не так?
— Все-то ты знаешь! Я сам не помню, сколько страниц вымарал после того, а ты одно затвердила — пятьдесят да пятьдесят!
