Эрминтруда. И чем скорее, тем лучше, сэр. Пока вы раздумываете, тысячи прекрасных молодых людей расстаются с жизнью.
Инка (морщась). Но почему? Почему они расстаются с жизнью?
Эрминтруда. Потому что вы их заставляете.
Инка. Вздор! Это же просто невозможно. Я один, а их тысячи и даже миллионы. Неужели вы думаете, что они действительно стали бы убивать друг друга ради моих прекрасных глаз? Им хочется убивать, сударыня. Не верьте газетной болтовне, она вас вводит в заблуждение. Я вынужден был отступить под натиском страстей — причем чужих страстей. Мои возможности ничтожны. Я не смею пройти по главной улице своей столицы в пальто, сшитом всего два года назад, — в то время как простой дворник, подметающий эту улицу, преспокойно носит пальто, которому уже десять лет. Вы говорите о смерти так, словно народ испытывает к ней отвращение. Вы ошибаетесь. Годами я дарил народу искусство, литературу, науки, процветание и изобилие. А меня ненавидели, меня презирали, меня высмеивали. Теперь, когда я дарю народу смерть в самых ужасных ее формах, народ обожает меня. Если вы мне не верите, спросите тех, кто долго и безуспешно уговаривал наших налогоплательщиков потратить несколько жалких тысяч на нужды жизни — ради здоровья и образования наших детей, ради красоты и роста наших городов, ради чести и спокойствия наших усталых тружеников. Они отказывались. И потому, что они отказывались, смерть теперь косит их ряды. Им жалко было пожертвовать несколько сотен в год ради своего спасения; теперь они ежедневно платят миллионы, а взамен получают сокрушительные удары и проклятья. И во всем этом они обвиняют меня. Но посмеют ли они повторить свои обвинения перед высшим судом, когда и мне, и им придется наконец ответить не только за все, что мы сделали, но и за все, чего мы не сделали? (Внезапно овладевает собой.) Честь имею кланяться, сударыня! (Щелкает каблуками и откланивается.)
Эрминтруда. О сэр! (Делает реверанс.)
Инка (оборачиваясь в дверях). Кстати, тут где-то, кажется, была принцесса?
Эрминтруда. Да. Позвать ее?
Инка (с сомнением). Наверное, она ужасна?
Эрминтруда. Не ужаснее всех остальных принцесс.
Инка (вздыхая). Что ж! На лучшее рассчитывать не приходится. Пожалуй, я не стану ее беспокоить. Вы ей расскажете про моих мальчиков?
Эрминтруда. Боюсь, без вашего обаяния мой рассказ прозвучит недостаточно эффектно.
Инка (возвращаясь и говоря без всякой торжественности). Вы надо мной смеетесь. Почему все надо мной смеются? Разве это справедливо?
