Вот, крестик исчез в кармане пиджака.
— Неужели ты действительно думаешь, что эти скулящие «пожалуйста» заставят меня передумать?
— Нет, — раздалось в ответ глухое.
— Умный мышонок, — улыбнулся Люцифер и оставил ее одну. Осталось совсем немного до начала.
Эта незатейливая игра ему пришлась по душе. Ослабить поводок ближе к ночи, когда её тоскующая душа так рвется к родным. Лично открыть для нее «дверь», слегка подтолкнув к порогу… И глупая поддавалась искушению — возвращалась в мир людей. Никто не мог уйти без разрешения Люцифера. Ей он давал такой шанс. Давал, чтобы потом резко натянуть невидимый поводок, сдавливая горло. Тысяча игл впивались в ее бесплотное тело, тысячи пальцев впивались в безмозглую преданную душонку, забирая ее обратно в Пустой мир.
Ему нравилось смотреть, как она мучается. Как стонет, приходя в себя на полу столь «любимой» спальни. Как стискивает пальцы от боли, как упрямо пытается подняться и как падает, как наливаются кровью ее светлые, словно небо глаза… Но больше, чем её странное упрямство, Люциферу нравилось поражение. Когда она обессиленная не могла и пальцем пошевелить… Лишь беззвучно двигала губами, перед тем как провалиться в черный омут беспамятства.
Он ведь предупредил её, что за все, даже за секунды придется платить. И она платила… Против воли, но платила. И Люцифер всё пытался понять, зачем.
И вот, сейчас всё повторялось сначала. Она отчаянно хотела домой, уже ставшим для нее бывшим, и Князь позволил ей освободиться. Чуть ослабил поводок, предвкушая…
Вероника начала исчезать. Ее яркие доселе эмоции померкли. И когда она почти перешагнула порог Пустого Мира, Князь настиг ее. В серости, наполняющей пустое пространство мира, он схватил ее за руку.
Вероника коротко вскрикнула, ощущая, как холодные сильные пальцы сомкнулись на ее запястье.
— Куда бежишь, мышонок? — ехидно поинтересовался, развернув к себе.
— Не надо … Пожалуйста… — и в ее больших глаза отразился страх. Тот самый отчаянный страх загнанной в угол жертвы.
— Тише, мышонок… — прижал палец в ее губам, заправил прядь волос за ухо. — Тише…
— Не надо… Умоляю… — тихо повторила, пытаясь справиться с крупной дрожью.
Князь как-то странно усмехнулся и сильнее стиснул пальцы. Начинался его любимый момент. С громким, даже оглушающим в гнетущей тишине, треском ломались кости. Вероника закричала от ослепляющей, будто вспышка, боли. И ее крик разнесся в пустоте, поглощаясь и тотчас затихая.
Вероника кричала, а он продолжал ломать ей пальцы, напиваясь ее болью. Яркой, насыщенно красного цвета.
