Я подхожу к дивану. На нем могут сидеть трое, но Джошуа даже вполовину не умещается. Он вздрагивает и приподнимается прежде, чем я успеваю увидеть его спящим.
– Думаю, теперь со мной все будет в порядке.
Мои журналы сложены в стопки. Туфли на каблуке убраны из-под кофейного столика. Джошуа прибрал в квартире. Он лежит рядом с моим стенным шкафом, где хранятся смурфы, выстроенные в четыре-пять рядов. Подсветка включена, и это яркое доказательство моего слабоумия. Джошуа встает, и комната уменьшается в размерах.
– Спасибо, что пожертвовал ради меня пятничным вечером. Я не стану возражать, если ты захочешь уйти.
– Ты уверена? – Он суетливо прислоняет пальцы тыльной стороной к моему лбу, щекам, шее.
Я чувствую себя явно лучше, потому что, когда он трогает шею, в ответ на это соски у меня выпячиваются. Я складываю на груди руки:
– Да. Теперь все будет хорошо. Пожалуйста, иди домой.
Он смотрит на меня своими темно-синими глазами, лицо серьезное, но я помню, как оно улыбалось. Сейчас это взгляд врача на пациента. Я больше не сто́ю поцелуя в лифте. Ничто лучше не разрушает химию, чем рвота.
– Я могу остаться. Если ты способна перестать дурить. – На его лице – тень сожаления, и я понимаю, чем это вызвано.
Неловкость между нами не односторонняя. Я тоже заглянула в потайные уголки его сердца этой бесконечной ночью, которую мы пережили. За неприглядным фасадом обнаружились доброта и терпимость. Человеческая порядочность. Юмор. А эта улыбка…
В глубине его глаз таятся искры света, а ресницы, кажется, закрутятся вокруг подушечки моего мизинца. Его скулы поместятся в лодочки моих ладоней. А губы… ну, они подойдут мне в любом месте.
– У тебя глаза потемнели от возбуждения, – говорит он, и я ощущаю жар на щеках. – Наверное, тебе лучше, если ты способна так смотреть на меня.
– Меня тошнит. – Я произношу это чопорно и, отворачиваясь, слышу его хрипловатый смешок.
Он уходит в спальню, и я делаю несколько глотков воздуха.
– Ты и правда немного не в себе. – Когда Джошуа возвращается, в руках у него пиджак, и я понимаю, что он всю ночь провел в своей пейнтбольной одежде. И от него даже не пахнет. Где справедливость?
– Мне нужно… – Я впадаю в отчаяние.
Я беру его за локоть, когда он начинает обуваться в прихожей.
– Да-да, я ухожу. Не нужно выставлять меня за дверь. Увидимся на работе, Люсинда. – Он встряхивает баночку с таблетками и передает ее мне. – Возвращайся в постель. Прими еще две в следующий раз, когда проснешься. – Он медлит, на лице написано нежелание уходить. – Ты уверена, что все будет хорошо? – Снова трогает мой лоб, проверяет температуру, хотя она, разумеется, не могла измениться за прошедшие тридцать секунд.
