– А ты? – Он вновь обретает самообладание, как и я.
– Конечно. – Все, что мы делаем, взаимно – зуб за зуб.
– Ладно.
Джош открывает глаза, и сперва я не могу придумать никакого вопроса, который не раскрыл бы слишком многое обо мне самой.
Что ты на самом деле думаешь обо мне? Не есть ли все это тщательно разработанный план, чтобы разделаться со мной? Сильно ли я буду страдать?
– Давай превратим это в игру, как все, что мы делаем. Так легче. Правда или желание? – Я пытаюсь говорить легко, без напряга.
– Правда. Тебе ведь до смерти хочется, чтобы я сказал «желание».
– Что за коды ты пишешь карандашом в своем ежедневнике? Это для кадровиков?
Джош хмурится:
– А какое желание?
Его запах окутывает меня пряным туманом. Теплый плюшевый диван будто подбивает подкрасться ближе к коленям Джоша.
– Ты еще спрашиваешь?
Он встает сам и поднимает меня на ноги. Я засовываю пальцы за пояс его джинсов и ощущаю крепкое мужское тело. Едва не пускаю слюни.
– Мы не можем начать это сегодня. – Он вынимает мои пальцы из своих джинсов.
– Почему нет? – Кажется, я умоляю.
– Мне нужно больше времени.
– Еще только половина девятого. – Я иду за ним к входной двери.
– Ты сказала, что мы займемся этим всего раз. Мне нужно много времени.
Я ощущаю трепет между ног.
– Сколько?
– Много. Дни. Может быть, больше.
Мои коленки стукаются друг об дружку. Глаза Джоша прищуриваются.
– Давай завтра скажемся больными. – Я неутомима в стремлении найти средство снять с него одежду.
Он смотрит в потолок и тяжело сглатывает:
– Думаешь, я собираюсь растратить впустую свой единственный шанс, превратив его в стандартную ночь с понедельника на вторник?
– Это не будет пустая трата.
– Как бы тебе объяснить? Когда мы были детьми, Патрик всегда сразу съедал пасхальное яйцо. А я мог оставить свое до дня рождения.
– Когда у тебя день рождения?
– Двадцатого июня.
– Что это за знак? Рак?
– Близнецы.
– И почему бы тебе не съесть все прямо сейчас? – Вау, я умею сказать так, чтобы прозвучало грязно.
Он убирает волосы с моего плеча:
– Патрик ужасно мне завидовал. Он приходил в мою комнату и нависал над яйцом. Каждый день спрашивал, съел ли я его. Это ужасно бесило моего братца. И родителей доводило до исступления. Даже они начинали умолять меня съесть яйцо. Когда я наконец делал это, было гораздо вкуснее от сознания того, что кто-то еще так страстно хотел сделать то же самое.
Джош на полдюйма сдвигает с плеча мое красное платье и смотрит на кожу, а потом нагибается и втягивает в себя воздух. Я ощущаю щекотное движение воздушных струек и чувствую всем нутром, какой неземной пыткой были для всех его пасхальные яйца.
