— Начальство.
Загатный, не читая, перечеркнул последний абзац передовой, полюбовался алым крестом на черной ряби букв.
Наверное, вы заметили, что в двух предыдущих разделах я попытался взглянуть на мир глазами Ивана? Если это хотя бы немного и удалось мне, то не благодаря моим талантам, а исключительно из-за схожести наших натур. Возможно, это чувствовал и Загатный. Правда, я не был урожденным тереховцем, и уже это должно было импонировать ему. Но схожесть — сразу же оговариваюсь — была в отдельных, больше внешних, чертах характера. Надеюсь, вы не думаете, что по приезде в Тереховку я тоже искал место для памятника себе? Я даже не думал, позаботятся ли об этом потомки. Мы простые смертные, не гении.
Часто вспоминаю себя в те времена. На заднем сиденье старенького автобуса затаился нахохлившийся мальчишка с чемоданом на коленях. Каждая выбоина подбрасывает его к потолку. А пассажир хватается за карман, там все его деньги и аттестат. Но и в такой ситуации что-то нашептывало сердцу: спешу навстречу судьбе. Помню тот исторический, как любил говорить Иван Кириллович, миг: автобус прогрохотал по мостку, и перед моими глазами раскинулась зеленая ложбина с серебряным ожерельем пересохшей речушки. Ложбина перечеркивала Тереховку почти посредине, красочные платочки огородов плыли к маняще зеленым левадам. Я прищурился и увидел блестящую крышу аккуратного домика, увитую диким виноградом беседку, ульи в молодом саду, во дворе — водогонную колонку… Я не люблю деревенской жизни, чуждый романтике человек. Но и суетного города не сумел полюбить, хотя родители и перебрались из села в райцентр, когда я учился в шестом классе. Давно зрела во мне мечта поселиться в тихом, идиллическом городке, вроде Тереховки: не город и не деревня, но соединяет преимущества и того и другого.
Просмотрел только что написанные строки и горько улыбнулся: какая пожива для критиков — вот оно, мурло мещанина, обывателя. Модное словечко. Не спешите, я все это писал, чтобы доказать, что не стоит отождествлять меня с интеллигентиком Загатным. В моей жизни, в отличие от Ивановой, всегда была естественная, земная основа. Мне далеки и его патетика, и душевные муки, которыми он так любуется. Живу, как живет народ, масса, и пока не жалуюсь.
Но я начинал о нашей схожести. Самое первое доказательство, что в ткань наших характеров вплетен клубочек одинаковых ниток, вот эти страницы. Спросили бы хоть вы меня, зачем пишу их. Жена сердится: в будни из библиотеки не вытащишь, как-никак заведующий, ответственность, а в воскресный вечер над тетрадкой сижу, вместо того, чтоб на площадь или в парк, на люди, вдвоем пройтись, как водится. Конечно, за бессмертием, как этот Загатный, я не гонюсь, и зарплаты хватает. Но, признаюсь, и раньше случалось со мной такое, что потом никакой здравый смысл не объяснит. Я, кажется, еще не отметил великое пристрастие Ивана Кирилловича к символам. Например, плащ символизировал для него «мировую скорбь» плюс мефистофельское презрение к будничности мира сего. Даже в жару не разлучался Загатный с пыльником, а чуть захолодает — заворачивался в черный плащ. И действительно, было в его высокой строгой фигуре нечто незаурядное. Вскоре после приезда Ивана и в моей трезвой голове началось помутнение — потянуло трубку курить. Заразился, наверное. Представлю себя с трубкой за письменным столом — и таю от гордости. Коротко расскажу, чем все кончилось. Заранее прошу прощения, что получится не очень эстетично, тошно вспоминать, какой был дурак.
