Руки в карманах, движется меж столами, из угла в угол. Глаза задумчиво отсутствующие, весь в себе, в мыслях, в словах, что легко шелестели, опережая перестук машинки. И в то же время, как перед кинокамерой. Общий план: комната, зрители, стройный мужчина, высокий лоб, нервная походка; средний план: пишущая машинка, залитый чернилами стол, интеллигентный человек идет на камеру; крупный план: задумчивое и умное лицо, четкие движения губ; снова крупный план: на белой бумаге буквы споро вяжутся в слова: еще раз крупно: глубокие, утомленные глаза…
Вот бездари, уеду из Тереховки — конец газете.
— «Товарищи колхозники! Приложим все силы…» Нет, зачеркнуть: суховато. «…Пусть покой никому не снится в эти горячие дни! Пусть каждый живет мыслью: все ли я сделал и делаю, чтобы как можно скорее собрать богатый урожай кукурузы? Выше знамя социалистического соревнования на второй жатве». — С последними словами Иван закрыл лицо ладонями, потом медленно опустил руки и выдохнул: — Восклицательный знак, все… Редактору на подпись…
Приська стояла на пороге, аплодировала. Василь Молохва мотал головой:
— Талантище…
Стремительно, как актер со сцены, вышел из комнаты.
Гуляйвитер молча поставил подпись на первой странице передовой.
Передовую отдали в типографию. За кассы стали наборщики. Гуляйвитер с Дзядзьком балагурили о Джульбарсе. Гуляйвитер, как всегда, увлеченно, Дзядзько — забавляясь, но не без тайного умысла. Иван Кириллович нахохлился за столом, как воробей на морозе; он уже никуда не спешил, ни во что не играл. Недавнее представление для трех бездарей, его сознательное лицедейство, унизительная погоня за собственным образом в глазах ближнего, деланный пафос передовой — все превратилось в саднящую боль где-то глубоко в груди. А может, он просто перекурил, смолил сигарету за сигаретой. Для зрителей. Трагическая ситуация. Актер презирает зал, толпу и весь отдается игре. Чтобы доказать, что он лучше, талантливее, чем они думают. Он всегда ненавидел похмелье. Господи, послушать меня — я такой чистый, такой святой, стройте для меня храм. Спятить можно. Да меня просто бесит примитивный энтузиазм Гуляйвитра. Что бы мы делали на месте Робинзона? Жевали самих себя? Счастливый подарок цивилизации: ешь ближнего.
— К чему столько страстей? Песик-то все едино беспородный. Я не спец, но и невооруженным глазом видать. Типичный случай двортерьера. Жаль денежек ваших…
— Не ослите, Загатный. — В голосе Гуляйвитра металл. — Не смешно.
