— Ты ей расскажи что-нибудь, Оксана любит, когда с ней разговаривают, — внося дымящуюся кастрюлю, на ходу бросила жена.
Он стал соображать, что бы такое сказать дочке, но ничего не придумал. Не мог он в такую минуту сюсюкать и кривляться. А того, что на сердце, глубоко, словами не выскажешь, человеческий язык кажется слишком обесцвеченным, обжитым. Андрей молчал, покачивая на руках ребенка, но в этом молчании было столько чувства, что у него защипало глаза.
Марта долила в ванночку холодной воды, на дно постелила белую тряпочку, распеленала Оксанку, смазала головку подсолнечным маслом и понесла дочку купаться. Андрей только суетился вокруг, не зная, за что схватиться. Оксанка и в купели вертела головкой, махала ручками, смеялась.
— Мы любим купаться, ой как мы любим купаться, держи нам, татко, головку, — приговаривала Марта и плескала водой на детский животик. — Ниже, татко, головочку, мы не любим, когда высоко, мы сразу сердимся.
Андрей осторожно держал край пеленки, чтоб Оксанкина головка не погружалась в воду, — уже давно не чувствовал он так глубоко, что кому-то нужен на свете. Тут, рядом с дочкой, наконец пришло то, чего ему так не хватало, — уверенность в себе. Баба Христина, которая взяла их на квартиру, подала Марте горшочек:
— Я тут аирчику заварила. Своих вырастила, знаю — косточкам он добре на помочь, чтоб крепли…
Марта поблагодарила и долила в купель из горшочка — запахло речкой, лугом. Потом жена снова запеленала Оксану, а та подняла крик, очень не любила, когда ее пеленали. Андрей попробовал вмешаться, но Марта сказала, что дочке пора спать, пусть тато займется своими делами, и стала напевать что-то нежное, дремотное. В комнате все еще пахло аиром, и двор запах аиром, потому что Хаблак вылил из купели воду за порог.
И когда Андрей Сидорович, пообещав жене вернуться через полчасика, бежал с очерком в редакцию, вся улица и весь мир празднично пахли аиром. Это был родной с детства запах зеленого воскресенья, запах весны.
Излишне сентиментально, с присюсюкиванием написал о Хаблаке, правда? Этакая семейная идиллийка. Собственно, я и имел в виду нечто подобное, чтобы противопоставить этот семейный и душевный покой космическому холоду Загатного. Возможно, не сумел, таланта не хватило. Но ошибаетесь, если думаете, что мне проще выводить на сцену жизни Хаблака, чем Загатного. Мол, первый ближе, понятней авторской натуре, как все простые люди. Конечно, Иван Кириллович тип странный, с причудами, не в моем он амплуа, как говорят актеры. Хотя характер тоже активный, деятельный.
