Совершенно противоположную картину представляют во время набора деревни: они делаются юдолью плача и рыдания. Хотя теперь, даже в самых глухих захолустьях, крестьяне знают, что солдату житье стало не хуже, чем в крестьянстве, а иногда даже лучше; но все-таки большинство страшится набора, так как, не говоря о семейных и других привязанностях, лишение работника и сопряженные с проводинами его расходы очень часто расстраивают хозяйства, а иногда имеют возмущающие сердце последствия.
Вот один случай из моей следственной практики.
Только что начался набор в г. В…, как в одно январское утро явился ко мне полицейский с пакетом, а при пакете — мужик. Последний был человек довольно пожилой, маленького роста. Простодушное и доброе лицо его было полно живой и глубокой скорби. Я пробежал заключавшееся в пакете полицейское дознание, содержания которого теперь передавать не буду, так как оно войдет в подробности настоящего рассказа, и отпустил полицейского.
Мы остались с мужиком одни.
— Как тебя зовут? — спросил я его.
— Меня-то?
— Да.
— А Миканом зовут, в. б.
— А по отчеству?
— А по отчеству — Иванович.
— Ну, а фамилия?
— Фамиль-та? — А Тархановых.
— Какого ты правления?
— А нашего правления, в. б.
— Да как оно пишется?
— А ноне Гавшенское стало.
После некоторых других формальных вопросов, я прочитал Тарханову полицейское дознание и спросил его:
— Так ли тут написано, как дело было?
— Дородно выписано, в. в.: все, как есть, выписано!
— Не хочешь ли прибавить чего?
— Нет: почто пустое врать!
— А все-таки подумай: может быть, что-нибудь и еще припомнишь.
Мужик подумал.
— А вот что, в. б., — сказал он после нескольких минут раздумья. — Меня этот солдат, который к тебе привел, дорогой-то надоумливал: «Смотри ты, говорит, голова, денег ему не давай, а так поконайся; так он, быват, и вдосталь разыщет твою потеряху: ноне, говорит, у нас большие-то начальники, опричь наезжего лекаря, не берут». А я своим-то умом думаю: не врет ли солдат? Быват, большие люди, — так только помалу не берут, а как поболе-то сунешь, так как не взять? Кто себе ворог? Как бы ты, в. б., мне парня-то выстарал[57], так я бы тебе все двадцать три рубля посулил… вот что! Потому — парень-от он у меня смиреный!
— Нет, вот что, Тарханов: парня твоего я выстарывать не буду, — это не мое дело, — а постараюсь разыскать твою потеряху.
— Так хоть потеряху-то разыщи, в. б! Мне ты одно сделай: либо парня оставь, либо, коли не хошь, так деньги мне возвороти: половина моя, а половина твоя, вот что!.. А боле мне парня-то жаль, потому — смиреный… и работник! Мне бы ведь что? Ноне, сказывают, солдатам житье стало лучше, чем во крестьянстве. До того хуже каторги было, а ноне — солдаты выходят, так сказывают — не хуже поселенья… Дородно бы так, буде не врут! Да парень-от он у меня золотой работник! Что я без него?
